Покинув обзорную площадку, мы стали подниматься выше. Гуннар шел впереди, не обращая на меня внимания, словно был один. Он, казалось, начисто забыл обо мне, от души наслаждаясь прогулкой на свежем воздухе в ясный солнечный день.
Не знаю, сколько так прошло времени, но неожиданно он сказал:
— Тебе не подобает завидовать ей. И не нужно обижаться на то, что ты внешне не похожа на Лору. Ты сама — предмет зависти для нее и даже страданий. Ты молода, привлекательна и талантлива. Ты обладаешь равными с ней достоинствами, а возможно, даже и превосходишь ее. У тебя жизнь на подъеме, а у нее — на склоне. И ей нелегко узнать тебя такой и сравнить с собой.
Он говорил холодно и бесстрастно, как бы издалека. Как я могла считать его отзывчивым и чутким? Он думал о Лоре Уорт, а не обо мне.
— Если ты считаешь, что я ей завидую, ты ничего не знаешь обо мне, — отрезала я и зашагала еще быстрее, чем раньше. Мне хотелось одного: уйти куда-нибудь, освободиться от его осуждающего присутствия.
Дорога в конце концов увела нас от озера. После небольшого перехода мы вышли на мощеную террасу перед низким зданием ресторанчика, приютившегося на вершине горы.
— Поищем столик на солнце? — вдруг предложил Гуннар.
Я кивнула, но прежде чем мы обосновались, к нам поспешно подошел официант в белой куртке.
— Внутри за столиком вас ожидает леди, — сообщил он.
Мы с Гуннаром переглянулись и поняли все.
На душе было тяжко. Она пришла сюда, чтобы обвинять меня, распекать перед Гуннаром. Предстоят дальнейшие ужасные сцены.
— Не хочу с нею завтракать, — отказалась я. — С меня хватит. Я спущусь на фуникулере, и ты можешь Не беспокоиться обо мне.
Он взял меня за руку, ласково, но твердо, не допуская сопротивления.
— Я настаиваю, — внушительно произнес Гуннар. — Будет лучше, если ты повидаешься с ней сейчас. После того что ты натворила, ты обязана пойти ей навстречу. — И он твердо взял меня за руку.
Длинная застекленная веранда, куда мы вошли, защищала обедающих от холодного ветра, предоставив им возможность любоваться тем же чарующим видом, которым наслаждались те, кто сидел снаружи. Нас встретил длинный ряд столиков, накрытых белыми скатертями. Где-то посреди сидела в ожидании нашего появления Лора Уорт.
На ней был серый шерстяной костюм, который очень шел ей, и крохотная серая шляпка, хотя и старомодная, но прелестная. Лора выглядела красивой, довольной и счастливой. Протянув обе руки Гуннару и получив от него поцелуй в щеку, она усадила меня рядом с собой на красный стул.
Совершенно не готовая к такой эмоциональной метаморфозе, я чувствовала себя очень скованно и никак не могла настроиться на легкую болтовню.
— Я знала, что смогу опередить вас на фуникулере, — оживленно заявила Лора. — Я видела, как вы подходили. Твои щечки порозовели, Ли. Воздух Норвегии тебе полезен.
Гуннар сел напротив нас, и тут появился официант, который принес меню. Я уткнулась в него, радуясь этой передышке. У меня просто не находилось слов, чтобы заговорить с Лорой. Она выставила меня из своего дома. И так разъярилась, что разбила окно, швырнув в него пресс-папье. А теперь сидит улыбаясь, словно ее симпатия к Гуннару переходит и на меня. Такое неожиданное дружелюбие повергло меня в смятение и бессильное негодование.
- Мы должны познакомить тебя с нашими сандвичами, — обратилась она ко мне, — если только ты не захочешь чего-нибудь посущественнее. Гуннар, закажи, пожалуйста, для нас.
Официант ушел, забрав с собой меню, и мне некуда было смотреть, кроме как на Лору и Гуннара, откровенно наслаждавшихся обществом друг друга. Он был, совершенно очевидно, предан ей, и, несмотря на различие в возрасте, она все еще оставалась женщиной, способной создать острую ситуацию, очутившись в компании красивого мужчины.
Я чувствовала себя полностью выбитой из колеи. Смущение и неуверенность овладели мною. Лучезарная улыбка Лоры, ее сияющие глаза создавали иллюзию юности. Если я даже обидела ее, она не показала и виду, но я чувствовала, что это так. Гуннару не о чем было беспокоиться, но он беспокоился и не простил меня.
— Что ты думаешь по этому поводу? — весело спросила его между тем Лора. — Я о том, что так поздно обрела совсем взрослую дочь, девицу двадцати трех лет, которая так похожа на меня?
— Похожа на тебя? — эхом отозвалась я.
Она коснулась моей руки характерным для нее, обаятельным жестом.
— Ну конечно. Перед тем как ты вылетела из моей комнаты вне себя от негодования, я смотрела на тебя и видела себя. Мы зеркально воспроизводим друг друга, моя дорогая. Обе теряем выдержку, демонстрируем феерические реакции, приходим в бешенство. Но мы быстро отходим, не так ли?
Если она так изменчива в настроениях, то я не такая. Я не могу так легко распроститься с моими обидами и забыть о ее поступках.
— Я не умею быстро прощать, — угрюмо возразила я. Она не обратила внимания на мои слова.
— Я видела тебя в саду с пресс-папье в руках. Надеюсь, с ним ничего не случилось? Мне бы хотелось получить его назад.
— Оно осталось цело, — ответила я, еще не решив, вернуть его Лоре или нет. Пресс-папье лежало в моей сумочке, но я не собиралась извлекать его оттуда. — Миссис Жаффе, — усмехнувшись, добавила я, — убеждена, что ты швырнула пресс-папье в нее. Она считает, что ты пыталась ее убить.
Смех Лоры был таким восхитительным, каким я помнила его на экране, Исполненным искреннего веселья.
— Замечательно! А я и не подозревала, что могу напугать эту маленькую зверюшку. Непременно попробую как-нибудь еще раз сделать это.
Гуннара, наблюдавшего за нами обеими, история с Дони нисколько не позабавила. Он сдержанно спросил:
— Ты имеешь что-нибудь против сестры доктора Флетчера?
— Я ее терпеть не могу!
— Тогда зачем держишь в своем доме?
— Я бы с радостью распрощалась с ней, поверь мне. Но Майлз жалеет ее. Говорит, что ей некуда ехать, просит не обижать ее, не настаивать, чтобы она покинула нас. Иногда брат и сестра бывают очень привязаны друг к другу, особенно когда никого из родных не осталось. Возможно, это продлится не так уж долго.
Гуннар, видимо, удовлетворился этим объяснением.
— Скажи нам, — помолчав, спросил он, — ведь ты поднялась сюда не только для того, чтобы удивить нас?
— Нет, конечно нет. Просто у Майлза, как выяснилось, не было никаких планов насчет того, как провести этот свободный день. Поэтому я уехала. Вышла, поймала такси, добралась до фуникулера. Я приехала ради самой себя… Получить удовольствий, позавтракать вместе с вами На вершине горы.
Она все еще играла роль молодой, беззаботной женщины, но маска чуть-чуть сдвинулась, обнажив скрытое напряжение. Вся эта легкость и веселье, как я и подозревала, служили лишь прикрытием, а не выражением ее подлинных чувств.
— Ли рассказала мне обо всем, — сказал Гуннар. — У тебя не все ладно, Лора?
Она старалась держать руки под столом, поскольку они выдавали ее возраст. Но теперь, забыв обо всем, всплеснула ими и с мольбой повернулась к нему:
— Ты вступишься за меня, Гуннар? Пожалуйста, попроси мою дочь вернуться в мой дом, остаться со мной столько, сколько она сможет. Пожалуйста, попроси ее простить меня.
— Ты сама можешь попросить ее, — ласково ответил он. — Если вообще необходимо просить прощение. Можно рассудить и по-другому относительно того, кто кого должен прощать.
Лора промолчала. Ее большие глаза смотрели на меня с мольбой. Я ничего не ощущала, кроме нарастающего раздражения, правда не такого сильного, как раньше. Каковы бы ни были ее побуждения, ею руководили не материнские чувства. Она нуждалась во мне не потому, что я была ее дочерью. Она чего-то боялась, а я служила своеобразным буфером между нею и тем, чего она опасалась.
— Чего ты боишься? — резко спросила я.
Уголок ее рта подергивался, пальцы теребили серебряную брошь на отвороте жакета, изображавшую две маски: комедии и трагедии.
— Мы не сможем тебе помочь, если ты не расскажешь, что тебя мучает, — поддержал меня Гуннар.