Пока я его разглядывал, он представился другом моего будущего хозяина, который поручил ему приехать из Тауншенда встретить меня. Айкли, добавил он, внезапно слег с жестоким приступом астмы и не может долго находиться на свежем воздухе. Впрочем, джентльмен поспешил заверить меня, что болезнь не слишком серьезная и на моем визите никак не отразится. Я не смог уяснить, насколько хорошо мистер Даннет[8] – так он представился – знаком с научными занятиями и открытиями Айкли; судя по его виду и поведению, они, видимо, познакомились совсем недавно. Вспомнив, каким затворником жил Айкли, я был несколько удивлен столь неожиданным появлением у того подобного знакомого. Поборов замешательство, я уселся в автомобиль, к которому меня подвел Даннет. Вопреки моим ожиданиям, это был не старенький драндулет, о котором не раз упоминалось в письмах Айкли, а большой, сверкающий новой краской автомобиль свежей модели – явно принадлежащий Даннету, с массачусетскими номерными знаками, украшенными забавной эмблемкой «священной трески», приметой нынешнего года[9]. Из этого я заключил, что мой провожатый – один из тех самых дачников, что приезжают в Тауншенд на лето.
Даннет сел за руль и включил зажигание. Я был рад, что он не пустился в дальнейшие разговоры, – из-за возникшего замешательства я не был склонен к беседам. Освещенный лучами послеполуденного солнца, город выглядел весьма привлекательно. Одолев краткий подъем, автомобиль свернул вправо и покатил по главной улице. Это был типичный сонный городишко в Новой Англии, какие памятны нам с детства, и нагромождение черепичных крыш, церковных шпилей, печных труб и кирпичных стен словно коснулось потаенных струн моей души, пробудив давно спящие чувства. Я будто очутился в заколдованном краю, в котором скопилась целая груда нетронутых временем сокровищ, – в краю, где древние чудаковатые обычаи и привычки заполучили право свободно развиваться и оставаться в неприкосновенности, ибо никто их тут не тревожил.
Когда мы выехали из Братлборо, мое нервное напряжение и мрачные предчувствия только усилились, ибо затерянный в дымке гористый пейзаж с подступающими к шоссе грозными лесными чащами и гранитными утесами невнятно намекал на мрачные секреты и достопамятные обычаи, исполненные враждебности к человеку. Теперь шоссе бежало вдоль широкой обмелевшей реки, стекавшей с безымянного холма на севере, и я невольно поежился, когда мой спутник сообщил, что это Вест-ривер: я помнил, что именно в ней, как писали газеты, после наводнения видели труп одного из жутких крабовидных существ.
Постепенно окружающий пейзаж становился все более дик и пустынен. Архаичные крытые мосты, словно пугающие часовые седой старины, виднелись в прогалинах между горами, а над заброшенной железнодорожной веткой, что тянулась вдоль речного русла, казалось, витал туманный дух запустения. Я изумлялся поразительной красоте бескрайних долин, утыканных одинокими утесами, – прославленный новоанглийский гранит казался ядовито-серым сквозь венчавшую горные хребты зелень. Я видел ущелья, где своенравные ручьи низвергались с каменистых порогов, неся вниз к реке невообразимые тайны тысяч непроходимых пиков. От шоссе то и дело ответвлялись узкие, еле видные в траве, проселки, пробирающиеся сквозь зеленые преграды лесов, где среди древних стволов, наверное, прятались целые сонмы древних духов стихий. Оглядываясь вокруг, я невольно вспоминал страшные рассказы Айкли о нападении на него незримых посланцев во время поездок по этому шоссе – и уже не удивлялся, что такое возможно.
Тихая живописная деревня Ньюфан, до которой мы добрались через час пути, была последним связующим звеном с тем миром, который человек мог бы по праву назвать своим, ибо полновластно господствовал в нем. После Ньюфана мы словно расторгли всю связь со знакомыми, осязаемыми и подвластными времени предметами – и углубились в фантастический мир безмолвной ирреальности, где узкая ленточка дороги то карабкалась вверх, то сбегала вниз, то вилась, точно по чьему-то намеренному капризу, среди тихих зеленых пиков и полузаброшенных долин. Не считая мерного рокота тракторов и еле слышных криков живности на редких фермах, которые время от времени попадались нам по пути, единственным звуком, долетавшим до моего слуха, было торопливое бормотание диковинных вод в невидимых родниках в лесных чащобах. Вблизи от вида гор, издали казавшихся похожими на миниатюрные круглоглавые кексы, поистине захватывало дух. Крутые скалистые склоны оказались еще более величественными, чем я их себе представлял с чужих слов, и с этакими величавыми исполинами ничто в привычном нам прозаическом мире не шло ни в какое сравнение. Густые леса, покрывшие недоступные горные склоны, где не ступала нога человека, казалось, скрывали невероятных неведомых существ, и я чувствовал, что даже очертания здешних гор таили странный и давным-давно позабытый смысл, словно то были гигантские иероглифы, оставленные для нас легендарной расой титанов, чья слава еще жива лишь в редких глубоких снах. Все предания прошлого и все безумные намеки из исповедей Генри Айкли промелькнули в моей памяти, чтобы еще более сгустить тревожную атмосферу напряжения и гнетущего чувства опасности. Мрачная цель моего визита, как и предвкушение пугающих открытий сверхъестественного свойства, внезапно вызвали в моей душе мертвящий холод, который сразу умерил жар ожидания странных откровений.
9
Автомобильные номера, выпущенные в Массачусетсе в 1928 году, кроме обычных буквенных и цифровых обозначений включали изображение «священной трески» – символа штата.