Мой проводник, должно быть, заметил мое волнение: едва дорога, углубляясь в лесную чащу, стала совсем ухабистой и автомобиль сбавил скорость и запрыгал по рытвинам, его редкие вежливые комментарии обратились в нескончаемый поток красноречия. Он с воодушевлением описывал чарующие красоты и прелесть этого края, выказав даже некоторое знакомство с фольклорными изысканиями мистера Айкли. Из его учтивых вопросов я понял, что ему известна и научная цель моего приезда, и что я везу с собой некую важную информацию, – но ни единым намеком он не выдал своего понимания глубины того страшного знания, которое в конечном счете обрел Айкли.
Даннет держался непринужденно, оживленно, даже весело, и его замечания, по-видимому, должны были успокоить и приободрить меня, но странным образом они лишь разбередили мое волнение, пока машина неслась по ухабистой дороге, забираясь все глубже в безвестную пустынную страну гор и лесов. Временами казалось, что он старается выудить из меня все, что мне известно о чудовищных тайнах этих гор, и с каждой произнесенной им фразой я все отчетливее слышал в его голосе едва уловимые и сбивающие с толку знакомые нотки. Да-да, его голос казался неуловимо знакомым; несмотря на всю его неподдельную естественность, неотступное ощущение, что я его где-то уже слышал, производило на меня неприятное впечатление. Я странным образом связал его с давно забытыми кошмарами и даже боялся, что могу сойти с ума, если узнаю его. Если бы я только мог придумать какую-то вескую отговорку – с радостью вернулся бы на станцию; но в данных обстоятельствах уж ничего нельзя было изменить, и я понадеялся, что спокойная научная беседа с Айкли поможет мне вновь обрести присутствие духа.
В космической красоте убаюкивающего пейзажа, мимо которого бежало шоссе, то взбираясь вверх, то устремляясь вниз, было что-то умиротворяющее. В лабиринтах горной дороги время словно остановилось, и вокруг нас простирались лишь цветущие волны волшебных сказок и обретенная прелесть исчезнувших веков: грозные дубравы, девственные луга, окаймленные веселыми осенними цветами, да редкие фермерские угодья, притулившиеся среди огромных деревьев за зарослями душистого можжевельника и сочных трав. Даже солнечный свет здесь обрел неземное величие, точно здешние места были объяты некоей фантастической атмосферой или неведомым духом. Подобное мне доводилось видеть разве что на полотнах итальянских живописцев-самоучек. Бацци[10] и Леонардо умели воссоздавать такие бескрайние пространства, но у них эти просторы виделись всегда в отдалении, сквозь сводчатые арки Ренессанса; а мы теперь буквально углубились в живописный холст, и в этом заколдованном мире я находил то, что неосознанно знал или унаследовал раньше; то, что всю жизнь тщетно искал.
Внезапно, обогнув вершину крутого склона, автомобиль затормозил. Слева от меня, на дальнем краю ухоженной лужайки, протянувшейся до самой дороги и огороженной выбеленными валунами, возвышался белый двухэтажный дом с надстройкой, который благодаря размеру и изяществу линий выглядел чужаком в здешней глуши; позади, справа от него, стояли пристройки: соединенные аркадами сараи, амбары и мельница. Я сразу узнал этот дом по присланной мне фотографии и совсем не удивился, увидев имя «Генри Айкли» на оцинкованном почтовом ящике на столбике у дороги. За домом виднелась болотистая равнина с чахлой растительностью, а за ней – поросший густым лесом склон, круто убегающий к зубчатой зеленой вершине. Это, как я уже догадался, была вершина Темной горы, на полпути к которой мы остановились.
10
Джованни Антонио Бацци (1477–1549) – итальянский художник сиенской школы живописи, ученик Леонардо да Винчи.