Просто… просто он показал себя перед ней таким, каким и был на самом деле. Выпустил на волю того Габора, о котором все и говорили. Холодного, жестокого, беспринципного. А тот, которого она знала, – лишь маска, личина. И, наверное, он использовал всю свою силу воли, чтобы казаться рядом с ней другим.
– Ты недостаточно усердна. – Он уже откровенно издевался над ней.
Начал вводить палец ей в рот и тут же убирать, имитируя движения бедер. Олесе захотелось плакать от унижения. И от желания, которое помимо воли разгоралось внутри. Она заставляла себя ненавидеть его и то, что он творит, но тело жадно отзывалось на каждое мимолетное касание, узнавая ласки желанного мужчины.
Кровь затопила лицо и шею. Щеки пылали, и, кажется, он это видел. По чувственным губам скользнула ухмылка.
– Мне долго ждать? – Он резко толкнул палец в рот, находя язык, погладил подушечкой.
Олесе не оставалось ничего иного, как обвести его и сжать губами, слегка всосать, хоть он этого и не приказывал. Приказы… Она уже ждет и готова их исполнять. Как быстро она станет его послушной рабой?
Ей было неудобно сидеть полубоком, спина затекла, а между бедер становилось тяжело и горячо. От этой мысли щеки вспыхнули огнем.
Габор вдруг убрал палец и тоже его облизнул.
– Я почти уверен, что если опущу руку, то почувствую, что ты уже мокрая. Мы будем это проверять?
Олеся судорожно замотала головой. Новая ухмылка больно резанула по сердцу.
– Как ты должна мне ответить?
– Н-нет… – Заплетающийся язык не слушался, словно она опьянела и с трудом могла говорить.
Габор вздернул бровь:
– Как ты должна отвечать?
Боже, да чего он от нее хочет?! Олеся тяжело вздохнула, наполняя грудь воздухом. Легкие тут же опалило колючим морозом. До этого момента она не ощущала холода, раскаленная внутри словно металл.
– Нет… мой господарь.
Габор кивнул. Не дрогнул ни один мускул. Он снова развернул ее спиной к себе и взялся за поводья.
– Хорошо. Оказывается, ты все-таки понятливая. – Габор чуть наклонился и понизил голос почти до шепота. Горячее влажное дыхание опалило словно вулканический выброс: – Сейчас мы едем к Бражене. Ты молчишь, пока я не разрешу открыть рот. И делаешь только то, что я говорю. Все понятно?
Олеся кивнула. Но он снова жестко сжал ее подбородок и грубо развернул к себе:
– Я не слышу.
Сцепив челюсти, она сквозь зубы проговорила:
– Да, мой господарь.
Он лишь улыбнулся. Холодно. Расчетливо. Кивнул и слегка ударил поводьями коня.
Олеся ужаснулась тому, какого монстра пробудила.
Глава 3
В душе все постепенно леденело, и уже нельзя было сказать, где холоднее: в мрачном сумрачном лесу или у нее внутри. Олеся сидела прямо, боясь пошевелиться. Как могла, она отодвигалась от Габора, но сделать это в седле было невозможно.
При каждом движении лошади его бедра терлись о ее, грудью и животом он слегка толкался в ее спину, горячее дыхание все время овевало уши и шею.
Это была самая настоящая пытка. Ехать вот так, рядом с ним, сходить с ума от желания, страха и непонимания.
Олесю начала бить лихорадка. Холод зимы пробирал до костей, но жар Габора опалял огнем. Неужели теперь между ними будет только так?
Олеся покачнулась в седле, и сильная рука Габора тут же обвилась вокруг ее талии, накрепко прижимая ее к твердой горячей груди. Она попыталась отстраниться, вырваться, но Габор лишь сильнее надавил.
– Сиди смирно и не дергайся.
Ее так и тянуло съязвить и сказать какую-нибудь гадость. Аж трясло. Но, прикусив язык, Олеся заставила себя смолчать. Он хочет играть в молчанку? Она подыграет. Ему нужна рабыня? Он, черт возьми, ее получит! Но по своей воле она к нему даже не прикоснется.
Внезапно в лесу потемнело. Мрачное совиное уханье напугало до дрожи. Пальцы Габора распластались на ее талии, ощутимо впиваясь в кожу. Олесе нестерпимо хотелось обернуться и заглянуть в его глаза, в его лицо.
Но все мысли в голове замерли, пораженные увиденным.
Они продвинулись глубоко в лес. Сюда едва-едва проникал свет. Из-за блуждающих теней казалось, что между деревьев бродят призраки. С детства знакомые сосны и ели казались жуткими монстрами, вышедшими нести дозор.
Олеся потрясенно разглядывала деревья, мимо которых они проезжали. Среди пушистых еловых лап темнели обрывки тканей. Некоторые выцвели, другие – все еще хранили узорчатую вышивку, третьи вообще казались обычной мешковиной.