– Так вот почему ты всегда мои волосы расчесывать просился, – улыбнулась Сиина. – На стружки цветом похожи?
– Н-ну…
Все рассмеялись.
– Рассказывай дальше! – восхищенно шепнула Яни.
– А и вы там погромче маленько! Не слышно! – раздался из-за двери голос Генхарда.
– И ты, что ли, тут? – удивился Илан.
– А и тут! – буркнул вороненок. – Эти там нажрались, буянить начали, спасу нет. Тумаков словил за просто так, ухо теперь горит. Лучше тут посижу, пока не перебесятся. Ты громче говори, там все равно ор такой, что ничего не слышно.
– Ой, я тогда к тебе поближе сяду! – воодушевилась Яни, двигаясь к двери.
– Я рос и странный становился, – продолжал Илан. – Отец сначала думал, что я маленький, наивный, поэтому так. А потом понял, что со мной творится. Но он не такой был, как остальные, он все равно меня любил. Старался из дома одного не выпускать и следил, чтобы я лишний раз не разговаривал ни с кем. Я уже тогда привык быть все время один в мастерской. Мне и теперь это душу греет. Потом как-то к нам заявился Иремил. Попросился на постой. Прималей у нас мало кто ночевать пускал. Как-то их боялись. Считалось, что они вроде как носят за собой души убитых порченых. И что эти души могут вселиться в живот женщины. И родится невесть кто. Так что в дома, где женщины жили, их не пускали вообще. А отец пустил. И как-то они разговорились, пока я спал. И на другое утро… вы знаете, я тогда не понимал. Я так плакал, так обижался на отца. А он просто хотел, чтобы я выжил. Я с тех пор все мечтаю к нему вернуться. Не знаю, живой он или нет. Может, еще там, а может, и пепла от него не осталось.
– А давайте придумаем, как будто у нас всех такие папки были! – выдохнула Яни. – Мне нравится! Аж в груди тепло стало!
– Я сочинять не умею, – расстроенно сказал Дорри. – Это немножко вранье.
– Да кому оно надо? – фыркнул Марх. – У нас давно такой папка есть. Иремилом звать. Так что нечего тут огорчаться.
– Да ты и огорчился больше всех, – улыбнулась Сиина, ероша ему волосы.
– А у меня прямо на душе посветлело, – признался Рори. – Побольше бы таких историй. После них сны хорошие снятся. А расскажи еще, Илан.
Уже близ Валаара Сиина, повинуясь предчувствию, велела всем возвращаться в бочки. До того щербатый предупреждал, чтобы прятались, если за дверью раздастся шум. И в самом деле, не успели пленники вернуться на места, как снаружи послышался топот, громкие голоса и ругань. Спустя четверть часа гвозди из досок оказались вынуты, и в товарный отсек ввалились торговцы. Каждый отправился в свою временно выкупленную комнатушку. Кто-то бранился: мол, идут не по очереди. За перегородками бурно шла проверка ящиков, сундуков, мешков. Смотрели, не пропало ли чего, трясли счетовода за обман и чуть не убили, узнав, что он приписал себе десять локтей ценного сукна. Головорезы вели себя тихо и сдержанно, только сквозь зубы ругались на вонь. Дети давно принюхались, но тем, кто только что вошел в их обитель, яростно ударили в нос едкие запахи рвоты, мочи, тухлой рыбы.
Потом бочки выкатили на палубу, и болезненная карусель длилась до самого берега. Там товар погрузили то ли на телеги, то ли в крытые повозки и повезли прямиком в столицу. Руки пленников дрожали от усталости. Пришлось собрать все силы, упираясь ими в стенки, иначе синяков и ушибов было не избежать. Но никто не пискнул и не выдал себя. Безногий в который раз удивился терпению братьев и сестер.
К столице – серому, сродни глине, городу Рахма, названному в честь отца императора, – добрались на шестой день. В щелки было видно, что большинство домов в нем каменные. Тусклые, неприглядные постройки из известняка и песчаника создавали разительный контраст с мраморным дворцом Валаария. Он возвышался над Рахмой, горделивый и пышный, словно богач, взирающий на распростертую у ног толпу нищих.
В какой-то миг топот копыт и стук колес заглушился шумом потока. Это бурная Лейхо несла воды к Медвежьему морю. Неугомонная, резвая, как девчонка, она спотыкалась о пороги и падала с обрывов. Сочась через щели, прокладывала путь меж скал. Раскидывала по сторонам притоки, делясь благодатной влагой с землями близ столицы.