Руе
Кристиансунн
Пятница, 18 августа 2017 года
— Потанцуем? — Ронья улыбнулась и протянула мне свою маленькую ручку. От алкоголя на щеках у нее расцвели алые розы. Темно-русые волосы, обычно забранные в хвост, свободно падали на плечи. Ее зовут Ронья Сульшинн[5]. Такая фамилия — словно обещание, и никому не под силу сдержать это обещание так, как на это способна Ронья. Когда говорят «открытый и дружелюбный» — это про нее. И взрослая жизнь еще не стряхнула с нее былую наивность. У нее всё еще впереди.
— Спасибо, очень приятно, но я не танцую.
Они притащили меня в битком набитый бар. Тут полным-полно народу; спьяну все покачиваются, разговаривают излишне громко, бесцеремонно плюхаются на стул рядом и ни с того ни с сего заговаривают с тобой. Говорят, это самое популярное место в городе, и все благодаря караоке. Пьяные вопли тех, кто потерял всякий разум и кому попался в руки микрофон. Прикольно — вот что они думают. А когда не знаешь слова, еще прикольнее.
Ронья склонилась над столом, взглянула на всех остальных, занятых разговором, и, быстро действуя большими пальцами, набрала что-то на своем телефоне. А потом показала экран мне. «Хотела тебе сказать, что ты правильно разозлился. С какой стати они расспрашивают тебя обо всем этом?»
В ресторан я опоздал. Другие пошли туда сразу с работы, а мне разрешили забежать домой, чтобы надеть свежую рубашку. Поэтому место за столом мне досталось самое поганое, с краю, у стенки, где я словно оказался под перекрестным допросом со стороны полицейских, с которыми после переезда вообще нигде не пересекался. Они принялись спрашивать, правда ли все то, что случилось с моей дочерью. Изображали всякие чувства. А ведь сами-то они считают себя добрыми — и это хуже всего. Они думают, что если выковыряют у меня из воспоминаний Малышку и лишний раз напомнят о ней, то мне сделается легче. Они не понимают, что она — это не тема для праздной беседы; она — моя дочь из плоти и крови. В итоге я прямым текстом попросил их заткнуться. Посмотрел на Ронью, кивнул и в знак благодарности улыбнулся. Однажды Малышка назвала меня брюзгой. Едва ли случайно: когда мы с Ингрид были женаты, та нередко называла меня так же. Но в те времена я брюзжал иначе. Наверное, я был раздражительным. Упертым — это однозначно. Время от времени отдалялся от семьи, потому что работа занимала чересчур значительную часть моей жизни. А вот сейчас — сейчас я и правда брюзга. Брюзга во мне стал для меня новым другом, защитником. Я его ненавижу, но мне он нужен. Так оно сложилось.
Я посмотрел на сообщение от Роньи, стер написанное ею и, неуклюже перебирая пальцами, написал: «Злиться вообще правильно. Не только на всяких мразей, на допросе или при аресте, а вообще».
Ронья взяла телефон и прочитала мое сообщение. Потом кивнула, выпрямилась и пошла к танцполу. Она выглядела такой беззаботной, такой свободной… Сам же я, по крайней мере, радовался, что из-за громкой музыки вести доверительные беседы никто не полезет.
Большинство уже топчется на танцполе, рядом с Роньей. Сама она вскоре положила руки на плечи датчанину, а он ухватил ее за талию. Может, он ей и нужен? Какой-то чересчур правильный. Ей с ним будет скучно. Эти молодые девушки, они долго бывают словно неприкаянные. Постоянно ищут чего-то, и такие открытые… Прежде чем Ронья научится держать чувства при себе, ее еще не раз ранят.
— Взять тебе чего-нибудь? — спросил Шахид. — Я угощаю.
Взгляд у него мутный, да и нагнулся он чересчур близко. Мне часто приходило в голову, что Шахид — один из самых практичных моих знакомых. Очки у него функциональные, обувь удобная, а на работу он ездит на велосипеде, закинув за плечи серо-оранжевый рюкзак с бутылкой воды в боковом кармане. Тут тебе и спорт, и транспорт. Сейчас этот мой суперпрактичный начальник махнул карточкой «Виза» в направлении бара. Пьяные чуют трезвость издалека и изо всех сил стараются искоренить четкую дикцию и самоуважение. Я показал на полупустой бокал и ответил, что у меня еще осталось.
— У тебя всё в порядке, Руе? Тебе у нас в отделении нравится? — Ему приходилось перекрикивать упрямую женщину лет сорока, уверенную, что с самыми высокими нотами она тоже справится. То есть если у меня не всё в порядке — а тут он прав, — то появилась отличная возможность проорать об этом своему начальнику. Сперва я решил было вовсе не отвечать — или уточнить, завел ли он этот разговор, потому что так прописано в правилах.
— Все хорошо, но я, наверное, скоро пойду домой.