— А как же твоя работа, твоя…
Мать не решалась спросить «твоя слава», она и сама уже не верила в дочкину славу, где-то надолго задержалась эта капризная особа, что так прихотливо выбирает своих любимцев.
— Ты еще скажи: талант! — вспыхнула Богдана. — Только и слышу, сколько живу: талант, талант! А что это такое? О чем заботится человек — о таланте, который лежит в нем, как у певчей птички голос, или о своем тщеславии и выгоде? Тот тоже чванливо разглагольствовал когда-то: «Твой талант не может принадлежать одной тебе». Или: «Грех зарывать такой талант в землю». И что же? С кем я разделила свой талант? Кого согрела, кому принесла счастье? Может, тебе, мама? Но ты меня и не видишь с тех пор, как я стала «талантливой». Живу далеко от тебя, стала тебе чужой, а ты как была кассиром, так и осталась им, так же шевелишь губами, когда пересчитываешь разноцветные бумажки, которые тебе не принадлежат, которые приносят радость и достаток кому-то другому, а тебе приносят лишь заботы да вечный страх недостачи или ошибки при выдаче.
— Ты всегда со мною, доченька. В материнском сердце места достаточно не только для одного ребенка. Было бы у меня десять или двенадцать дочек — и все поместились бы в сердце. А твоему счастью я рада. Больше мне и не нужно ничего.
Богдана молчала. Выпалила матери все, что рвалось наружу, теперь думала уже не о себе и не о постылом Ростиславе, даже не о матери. Думала о том капитане. Представлялось ей, как стоит он там, одинокий, в большом лесу, среди черных буков, что догорают вершинами, светят багряностью листвы аж сюда.
Ни с того ни с сего спросила:
— Мама, ты знаешь в Карпатах такую гору: Шепот?
— Почему бы мне не знать?
— Красивая она?
— Как все наши горы.
— Но ведь есть же какая-нибудь самая лучшая из них? Может, именно эта?
— Может. Разве я знаю?
— А почему она так зовется?
— Не знаю. Если бы жив был твой тато, он бы тебе, наверное, сказал. Он знал все про леса и горы.
— Наверное, на той горе всегда шепчет лес. В самую тихую погоду шепчет- потому и Шепот.
— Может быть.
— И не шепчет, а поет. Тихо-тихо напевает. Может лес на горах петь?
— Отец твой говорил, что может, Мария заплакала.
— Застава-а!.. — испуганно закричал дежурный, увидев начальника отряда полковника Нелютова, который, оставив свою машину у ворот, медленно переходил двор. Дородную его фигуру хорошо знали на всех заставах, знали, как любит он порядок, как ценит хорошо составленный рапорт, потому все дежурные друг перед другом тянулись, чтобы заработать его похвалу, и драли глотки перед командиром, как те петухи, что только-только начинают кукарекать. Но на этот раз полковник Нелютов, кажется, был не очень-то расположен слушать звонкоголосого дежурного.
— Спокойно, спокойно, — буркнул он, — как тут у вас на заставе? Начальник где?
Шепот уже шел навстречу полковнику, тоже вытягивался, прикладывал руку к козырьку, раскрывал рот для рапорта.
— Здорово, капитан, — подал ему Нелютов руку, — привыкаешь на новом месте? Вижу, двор уже подмели?
— Он и до меня был подметен, товарищ полковник, — растерянно проговорил Шепот, который еще не успел изучить своего командира отряда.
— То, что было, тебя не касается. Знаешь присказку: новая метла чище метет? Ведь тебя не на курорт сюда прислали, а для продолжения службы.
— Так точно, товарищ полковник.
— А то я знаю: как вырвется кто-нибудь из вашего брата из пустыни или из тундры к нам на западную границу, так ему все: «На курорт едешь». А тут не Сочи и не Ялта, хотя, между прочим, там тоже есть пограничники и им тоже не очень сладко приходится. Одни только курортники так голову заморочат, что не рад будешь.
— Так точно, товарищ полковник. Я служил на Черноморском побережье, знаю, — сказал Шепот.
— Ты, я вижу, всюду служил, — немного подобрел полковник.
Шепот деликатно промолчал. Получалось, что он начинает хвалиться перед полковником, а этого капитан не любил.
— У тебя эта застава малоинтересна, — продолжал полковник, входя в комнату, капитана и без энтузиазма осматривая ее, — вот есть у нас в горах у села одна застава, так там…
Шепот чуть не сказал: «Я и там служил…», но это уже было бы откровенной похвальбой, так как именно на той заставе он дрался с бандеровцами и за то получил орден Ленина. Может, полковник нарочно и завел речь о той заставе, чтобы увидеть, хвастун этот новый капитан или нет?
— Мы там с майором Гуровым ведем раскопки, — усмехаясь, промолвил полковник. — Да ты не смотри такими глазами! Ты думаешь, какие раскопки? Археологические-вот какие! Древнее славянское поселение там было… Одни черепки чего стоят! И сколько! Как будто они нарочно сидели и толкли те черепки, чтобы дать нам через тысячу лет материал для науки. Увлекаюсь археологией, — вздохнул он с какой-то снисходительностью по собственному адресу. — Видно, старею. Майор Гуров, начальник той заставы, — тоже. У нас в отряде многие офицеры стали гуманитариями. То филологи, то историки, то экономисты, а то еще археологи. Да и грех бы не стать: три университета в этих краях имеем. Учись! А гуманитарные науки, как говорит наш начальник политотдела, делают человека благороднее. Ты как, капитан? Увлекаешься чем-нибудь вне службы?