— Чайка! — позвал сержант.
Чайка подбежал. Чувствовал себя виноватым и поэтому выполнял приказания Гогиашвили быстро и беспрекословно.
— Смотри!
Смотрели вдвоем. Чайка притих. Гогиашвили передал ему фонарик, попытался осторожно выхлюпать рукой воду из ямки, что могла быть отпечатком вражеской ноги. Хлюпал-хлюпал и плюнул. Дождь мигом заполнял углубление, размывал ее все сильнее и сильнее.
— Свети сюда! Смотри! Ничего нет? Должны быть еще следы! Где? На чем?
Больше не нашли ничего.
Но если у тебя есть подозрение, если у тебя хоть малейшее сомнение, ты уже не должен успокаиваться.
Немедленно доложить на заставу — и преследовать врага!
Гогиашвили молча потащил Чайку за собой. Нашли спрятанную телефонную розетку, сержант включился, розетка не действовала. Гогиашвили снова отдал Чайке фонарик, вынул ракетницу, пустил вверх одну красную ракету, другую.
— Побежали! — приказал он, бросаясь в том направлении, где мог исчезнуть нарушитель, если он в действительности был. Теперь уже Чайка точно знал, что бегут с завязанными глазами и смешно щелкают впереди себя ножницами, а ниточки с призами остались бог знает где, а то их и вовсе нет.
— Сержант! — выталкивал он из себя по слову за каждым прыжком. — Послушай… Как же так?… Кто мог… В такую погоду… Ну, в сухую… Я бы его… пришил одним… выстрелом… А, сержант? Как же так?… В такое мирное время… Когда — соглашения… Героическое прошлое. Старшина Буряченко — весь в медалях, как колхозная звеньевая. Капитан Шепот… молчаливый герой… Скромность украшает… Где-то… когда-то… что-то… не возражаю… Но тут?… И почему именно тут?… И сегодня?…
— Замолчи!
— Это ж не серьезно, сержант, — скулил Чайка. — То не след… Просто камень… Упал камушек? А? Точно! На вербе груши, а на буках — камни… Буря стряхивает камень с бука, камень падает — «горе тiй чайцi, чайчцi — небозi А, сержант!
— Молчи! За мной!
Опять выстрелили две красные ракеты. Застава поднималась по тревоге. Нарушена государственная граница Советского Союза.
— Тревога! Тревога! Тревога!
10
Многих людей тревога на границе не затронула совсем. Ничего не зная о ней, они с утра спокойно принимались за свои обычные дела. А если так, то что ж говорить о докторе Кемпере, иностранном туристе, который прибыл вчера в горное местечко накануне грозы, хорошо поужинал (кажется, впервые за всю поездку ел с настоящим аппетитом — жареного цыпленка с картошкой под вкусной подливой) и спал в лучшем номере городского отеля так крепко, что, видать, не слыхал ни грома, ни бури, ни дождевого шума?
Если горит чей-то дом, то пусть болит голова у хозяина. А гостю до того дела нет.
Так что доктор Кемпер ничего не знал о событиях на границе, не ведал и об осадном положении в горном районе. В конце концов, почему бы это должно было его касаться?
Он проснулся утром в новом для себя настроении. Подавленность, печаль, растерянность, страх сопровождали его неизменно в продолжение смертельно-опасного путешествия. Малейшее подозрение со стороны всегда настороженных и недоверчивых, как ему думалось когда-то, советских людей — и уже сброшена с него маска доктора-туриста, и явится миру его истинная миссия. Единственный неосторожный взгляд — и он пропал. Несмелая даже попытка видеть не только то, что тебе показывают, но и кое-что иное — и уже за тобой устанавливается бдительный надзор.
Оказалось, однако, что все эти опасения — беспочвенны. За ним никто не следил, ему верили везде больше, чем он сам хотел. Нигде не останавливали его и не спроваживали на заранее определенную для всех туристов трассу. Он ехал по тем дорогам, которые выбирал сам, иногда умышленно отыскивал даже такие, которых не было на карте (в его голове не укладывалось, что дороги тут могут строить быстрее, чем выпускать карты местности).
Постепенно Кемпер обнаглел и уже перся в такие глухие лесные места, куда и машиной не проедешь. Несколько раз его вытаскивали из болот колхозники, подтрунивали над глупым немчиком, который с сухого и твердого тычется в трясину и бездорожье.
Но все равно шпион-новичок не мог избавиться от чувства страха и постоянного ожидания провала. Привык всегда прятаться за грубую силу, только под ее защитой жил спокойно, балансировать же над пропастью, как довелось ему теперь, никогда не умел, главное же, не любил. И наконец сегодня последний день. В пограничном местечке он очутился словно бы между двух сил, одинаково страшных и враждебных ему, одинаково опасных. Большая, угрожающе могучая страна остается позади. Только последний рубеж, который будет перейден им сегодня после обеда, — и Европа, дыхание ее уже долетает и сюда! В то же время с приятностью думал Кемпер и о том, что зловещее влияние Хепси-пепси еще не достигает сюда, следовательно, он, доктор, в последний раз может пороскошествовать свободой самостоятельных действий, побыть господином своих поступков, почувствовать себя господином положения.