— Прекрасно, прекрасно, — бормотал полковник и все не мог оторваться от одежды неизвестного.
— Крой заграничный, но меток никаких, — заметил старшина, — даже на пуговицах ничего нет. Нитки сороковой номер.
— Сороковой, сороковой, — отозвался полковник, — приедут эксперты, они установят, откуда эти тряпки, из каких стран. А нам надо бы хозяина поймать да одеть его снова, а то ведь… голенький. Такой крупный мужчина и голый. Скандал…
Полковник прищелкивал языком, никак не мог успокоиться, что нарушитель такого роста, как и он сам.
— Тут нужно сейчас перебрать все варианты, — скромно вмешался Шепот, — во что бы он мог переодеться? То есть., под кого замаскироваться?
— Под кого? Под попа Ипата, у которого борода — лопата, — хмыкнул полковник. У него никак не выходило из головы, что нарушитель ростом метр и восемьдесят два сантиметра. Если принять во внимание, что и он, полковник Нелютов, тоже… и если сравнить его, полковника, с арестованным сегодня немецким доктором, а потом… также сравнить доктора с тем высоким молодым бандеровским священником, то… получается очень смешная вещь: бандеровский священник Ярема Стыглый тоже был роста приблизительно, такого, как и полковник Нелютов. Ну, так… А дальше? А дальше выходит, что…
Полковник Нелютов даже сердито сплюнул.
— У вас папироса есть, старшина? — спросил он.
— Не курю, товарищ полковник.
— Все вы тут некурящие: и ваш начальник, и старшина, и застава вся некурящая…
Он еще хотел добавить: «Только шпионов пропускать мастаки», но не сказал этого, ибо это было несправедливо и оскорбительно. Ведь задержали доктора? Не он, полковник Нелютов, и не кто другой, а именно капитан Шепот задержал. Чудом каким-то почувствовал врага — и вот!.. А этот мастер переодевания и перевоплощения, кто он? Неужели действительно препожаловал сам Ярема Стыглый? Чудеса! Похоже, что вся фотография из старой английской газеты пожаловала к нам, как в фильме!
Аноним стоял у полковника за спиной и хохотал. Гага-га! Досиделся, полковник! Дождаться еще тебе куренного Грома — и полный боекомплект негодяев на участке одной заставы! Вот так, полковник!
Действительно, если бы кто-нибудь сказал сейчас Нелютову, что куренной Гром здесь и работает неподалеку лесником или инженером в районе, он бы поверил. Да и как не поверишь?
— След хоть нашли? — сердито спросил полковник.
— Собака не берёт, — доложил сержант, который но отходил от начальства.
— Не берет, не берёт… Надо, чтобы взяла! Беспорядок у вас на заставе, капитан.
— Так точно, товарищ полковник.
— Не так точно, а надо искать! Перетряхнуть все леса, горы посдвигать в стороны, заглянуть в тартарары, а найти этого с…
Чуть не сказал: «священника».
Костры пылали вокруг, как огненный обруч в цирке, через который прогоняют дрессированного тигра. Ало пылает обруч, огненные всполохи мелькают в неподвижных глазах зверя, замирает от страха его мощное тело, но бич дрессировщика угрожающе щелкает над самым ухом, и тигр, преодолевая отчаяние, летит сквозь огненное кольцо, зная, что там, по ту сторону, там тишина, покой, там он сможет расслабить мускулы и на миг закрыть глаза, чтобы дать им хотя бы короткий отдых. А пока он прицеливается к прыжку и, когда прыгает, даже не мигнет своими остекленевшими глазами. Горит шерсть на брюхе животного, смердит паленым, но что там тигру до пучка опаленных волос, когда он знает, что по ту сторону обруча — покой, свобода и награда!
А Ярема знал: ему надо проскочить на ту сторону огненного кольца так, чтобы не прижгло ни одной волосинки. Ибо если осветит его хоть одна искра, тогда конец, тогда он сгорит и оставит тут не только пучок смолянины, а всю свою шкуру. Поэтому прицеливался к прыжку еще точнее и напряженнее, чем цирковой тигр. Шел теперь вдоль фронта пылающих костров, шел невидимый, хотя сам видел все, гладил маленького скворца, неожиданный избавительный дар судьбы, присматривался к людям, что спокойно стояли и сидели вокруг огня, подбрасывали в пламя сухой хворост, вели неторопливые разговоры. Выбирал, куда броситься, куда приставь, не хотел сворачивать туда, где стоят молодые, так как молодые всегда более подозрительные, тщеславные, и каждый из них мечтает поймать нарушителя границы, в то время как пожилые думают только о покинутых домах и теплой постели, а еще голова у них забита хозяйственными заботами, потому: что ведь ливень наделал беды везде. Была у него неопределенная надежда также на то, что кто-нибудь из пожилых крестьян вспомнит его лицо, и не так вспомнит, чтобы узнать совсем (ибо они, наверное, выбросили из головы страшные годы бандеровщины), а только черкнет краем памяти, но и того достаточно для успокоения человека. Скользнет лицо перед глазами его памяти, и он, сопоставляя этот образ с тем, что сохраняется где-то в отдаленнейших извилинах мозга, все же признает тебя своим.