— Пограничный… Как же вы пустили ее?
— Пограничники! Ага. После войны — это первое дело: восстановить границу. Не хотят мерить своей земли только те, кто боится признаться, сколько они награбили чужих земель. Первый справедливый царь в Древнем Риме был Нума Помпилий… Он установил границы и соорудил на Капитолийском холме храм Термина — бога границ… А как ты ее не пустишь? Человек рождается свободным, как птица. Птицы летят в теплые края. Никто их не задерживает. Так почему же я должен держать родную дочку!
— Куда же она поехала? — не отступал Микола. Он поставил чемодан на землю. Видел отцовскую хату, знал, что там ждет его мать с нехитрыми гостинцами, но не мог отойти от Правды, еще надеялся на чудо, хотел верить, что Галя ушла от него не навсегда. — Она хоть вам сказала, куда едет?
— Нума Помпилий распорядился поставить на всех границах каменные изображения Термина. Тогда Рим еще не имел своего мрамора, все месторождения этого камня были на землях этрусков, пограничные столбы тесали из простого камня, называемого пеперино. Иногда их делали из кипарисового дерева, иногда, может, и из глины. Никто не упрекнет меня, если я перечислю не все материалы, из которых делали первые пограничные столбы… А куда она поехала — не знаю. Свет, широкий. Будет искать, где больше людей. Среди чужих легче прятаться со своим горем. Когда праздник, лучше среди своих, а когда…
— Ну, а вы как же? — не зная, что спрашивать дальше, не отставал Микола. Коза дернула учителя, тот покачнулся, еле удержался на ногах, покрасневшими от холода руками перебирал веревку, бормотал:
— Так. Так. От Нумы идут терминалии — праздник двадцать третьего февраля в честь бога границ Термина. В этот день приносили в жертву Термину пограничные столбы, украшенные цветами, пели набожные песни. К сожалению, песни эти не дошли до наших времен… Школа наша уже опять работает… По истории проходим Древний Египет. Ты еще помнишь, что божества в Египте изображались свернутой в круг змеей. Круг — символ вечности… Все вечно… И отцы и дети — тоже… А что б ты пропала! — Коза дернула его, и он отвернулся от Ми-колы и уже не спешил поворачиваться к парню.
— Приходите к нам, — смущенно пригласил Шепот, поняв наконец отцовскую боль, о которой он забыл, оглушенный собственным горем. — Приходите, посидим…
— Ага. Вот привяжу это трагическое животное, — сказал учитель. — Ты иди. Мать ждет не дождется… Да. Да… Иди…
Микола пошел. И когда отворил дверь хаты, вдохнул знакомый запах укропа и сушеных яблок, горькой холодной калины vc осеннего луга и печеного хлеба, качнулся навстречу маленькой, чистой каждой своею морщинкой матери, услышал ее радостно-печальное:
— Дитятко мое!
А потом сидели за столом, мама заглядывала ему в глаза, подсовывала лучшие куски, говорила о чем-то, совсем не о том, о чем следовало. Горевала, что корову каждый день берут на пахоту в колхоз и она из-за этого перестала доиться, жаловалась на бригадира, который не дал соломы на зиму, и теперь нечем будет топить печь, потому что бурьяна, сжатого под тынами серпом, разве ж надолго хватит. Рассказывала, кто в колхозе бригадиром, кто счетоводом, кто сколько выработал трудодней. О войне избегала говорить, и о тех, кто вернулся, и о тех, кто остался там, и об отце молчала…
Пришел Правда, снял свое довоенное пальто, поправил шелковый поясок, передвигая наперед кисти, выпил с Миколой по чарке самогону, вновь заладил про латинского бога Термина, про то, как жрецы не позволили разрушать часовни Термина при постройке храма Юпитера на Капитолии и как часовенку встроили в храм. Удивлялся совпадению — дню двадцать третьего февраля. Две тысячи лет праздновали в этот день терминалии, теперь празднуем день нашей армии. Так, может, пограничники — самая главная армия? Ведь так оно и получается по истории, а история — это… Да и то подумать: пограничник воюет всегда, даже тогда, когда армия спит, когда она вся распущена по домам, на пограничнике держится все так же, как и на хлеборобе…
А Микола сидел чуть опьяневший, слушал и не слушал Правду, а сам думал про Галю, думал с горечью, с отчаянием, ибо уже знал, что должен отказаться от нее навсегда, забыть на этот раз по-настоящему.
3
Война закончилась, и напоминают о ней лишь выбитые стекла да разрушенные жилища, а еще отсутствие мужчин на полях, где гнут спины женщины; надо всей землей залегла тишина, такая плотная и ласковая, что даже не хочется думать о выстрелах, взрывах мин и бомб, разорванном небе и изувеченных деревьях, вмятых танками в грязь травах и сожженной на корню пшенице, порубленных на дрова для солдатских кухонь садах и испепеленных селах, местечках и целых городах. Оглушенные вчерашним, ходят те, кто уцелел в войне, еще не верится им, что война отошла в небытие, еще прислушиваются они, не поднимется ли где-нибудь стрельба.