И не ошибся. Через час их пригнали к временному лесному лагерю. Привязанные к саням, с руками, скрученными за спиной, шли двое: высокий красивый мужчина с голубыми, как небо, глазами и стройная черноволосая девушка, полногубая, большеглазая, как мадонна со старинных картин. Девушка одета, только пальтишко на ней растерзано, с вырванными «с мясом» пуговками, а мужчина-босой, в чёрных заплатанных штанах и нижней льняной сорочке, вышитой красными и черными нитками: схватили как был, прямо из хаты и погнали.
Ярема встал с саней, пошел им навстречу. Хотел видеть своего врага покоренным и униженным. Стоял, смотрел исподлобья, пока тот почувствовал его взгляд, поднял свои детски-голубые глаза, горько усмехнулся, промолвил, словно бы самому себе: «Родич!» Кемпер тоже пошел вслед за капелланом. Еще издали он увидел несчастную пленницу-мадонну, и впервые в его темной душе шевельнулся дьявол любопытства и даже искушения. Еще не веря самому себе, он медленно шел навстречу арестованным, не спуская взгляда с лица девушки, и с удивлением отметил, что мохнатый зверь желания разрастается в нем все больше и больше.
Кемпер давно уже не вспоминал свою жену, прошли годы сентиментальной переписки, рождественских приветствий и поздравлений по поводу и без повода. Обеспокоенный только тем, как бы спасти собственную шкуру, он вычеркнул из памяти всех родных, забыл Гизелу, вообще не думал о женщинах — не имел на это времени. Когда и выпадал случай, не заводил с женщинами никаких отношений. И не потому, что верил в супружескую верность или порядочность, — просто был элементарно брезглив и не мог вообразить себя с женщиной из этих, лесных; собственно, и не смотрел на них никогда, а теперь вдруг увидел и, может впервые, пожалел.
Шел, притянутый влажным блеском глаз, ближе и ближе подходил к связанной девушке, смотрел на нее неотрывно, и она тоже смотрела на него и не могла понять, видимо, где она и что с нею происходит. Пока ее брали бандеровцы, пока вязали, били, рвали на ней одежду, гнали по горам и лесам за санями, все было предельно ясно, но теперь, когда увидела перед собой настоящего немецкого офицера, у которого из-под расстегнутого кожуха виднелись даже гитлеровские ордена на серо-зеленом мундире и черный пояс с большой пряжкой, на которой косматился геометрически-правильный орел и корчились буквы «Готт мит унс», — София решила, что дотеперешнее чувство ужасной реальности было лишь сном, а все настоящее начинается вот сейчас, а еще раньше началось оно там, на круче, когда она взбиралась на гору, освещенная ракетами и расстреливаемая из автоматов.
Теперь не видела ничего: ни бандеровцев, ни саней, ни того доброго голубоглазого человека рядом. Опять стояла на выщербленном краю глиняного рва вместе с отцом и матерью, вместе с теткой Настей, а напротив них — смерть с надписью «Готт мит унс». И уже не помогут тут проклятия, не помогут слезы, и нет времени для страха… Брюзглое, широкое лицо наплывало на нее белым пятном небытия, она знала, что это лицо смерти, рванула руки, но веревка крепко держала их за спиной, тогда она подалась вперед грудью и, с ужасом ощущая, что во рту у нее совсем-совсем сухо, плюнула в белое пятно перед глазами.
— Юде! — тонко взвизгнул Кемпер, вытирая лицо и глаза, и испуганно отшатнулся. Дрожащими руками он пытался расстегнуть кобуру пистолета, кровь прихлынула к его всегда белому лицу, узкие губы дергались от ярости, и ярость его еще возросла, когда услышал сзади себя зычный хохот куренного.
— Го-го-го! — ржал тот. — Пропал нага пан доктор! Что, пан штабсарцт, не смогли очистить Европу? Зато мы ее очистим. Не так, как вы. Отставь свой пистолет. Она учительница. Она пистолета не боится. И тот хлоп знает, что такое пистолет. Он хотел учительшу спрятать. Мы ему покажем учительшу. А ей школу! Сделаем для них школу! Спрячь пистолет, пан штабсарцт, спрячь!
Опять махнули куда-то сани с тремя бандюгами, а орда двинулась через леса дальше в горы, в самые дикие и неприступные места.
Для двух пленников жестокая казнь продолжалась.
8
Их всегда двое. Проходит ли граница по равнине, или по самым крутым горам, где в каждой расщелине может притаиться враг, или по густым лесам, где из-за каждого дерева может напасть нарушитель, — все равно их только двое. Больше нет. Маленький гарнизон пограничной заставы не может в течение суток высылать на границу большие дозоры, дозор всегда состоит из двух пограничников, даже тогда, когда на границе неспокойно, когда сосед замышляет недоброе или же, как вот сейчас, с обеих сторон границы леса и горы кипят бандитами.