— Мотькин, что такое? — крикнул Шепот. Почему меня не разбудили?
— Начальник не велел, — сказал Мотькин. — Ничего особенного. Какая-то банда прорывается через границу.
— Прорывается?
Шепот не стал больше расспрашивать. Побежал назад, торопливо оделся, вытащил из сушилки еще мокрый после ночной снеговой бани бушлат, проверил автомат, взял запасные магазины, бросил Мотькину:
— Побежал догонять!
Но в конюшне не было ни одной лошади. Шепот выскочил за ворота. Над белыми снегами висело белое небо, чуть подсвеченное утренним солнцем, которое еще пряталось за неровным валом гор. Над селом, на околице которого стояла их застава, тихо поднимались из труб утренние дымки. Мужичок вез на санях в поле навоз. Санки накатывались на лошаденку, хомут ссовывался ей на самые уши, лошадка трусила рысцой, пробуя сбежать от саней, легко скатывавшихся со скользкой горы, мужичок бежал рядом. Не верилось, что в это самбе время в нескольких километрах отсюда идет ожесточенный бой. Шепот подскочил, схватил за уздечку, крикнул крестьянину:
— Распрягай!
Санки наехали на задние ноги лошади, она испуганно кинулась в сторону, но Шепот удержал ее, стал рассупонивать хомут.
— Перекрестись! — схватил за руку дядька. — Что делаешь? Зачем?
— Нужно, — запыхавшись, сказал Шопот. — Бандиты! Крестьянин, не говоря более ни слова, стал помогать сержанту. Вывели лошадь из оглобель. Шепот поправил автомат, вскочил на теплую, чуть выгнутую спину клячи, бухнул в подвздошье каблуками.
— Вьйо! Пошла!
Кляча затрусила по снеговой целине. Она была сивая, как снежная мгла в горах. Издали казалось, что сержант катится на большом клубке слежалого загрязненного снега. Шепот поехал напрямки, надеясь догнать своих, хотя, но правде говоря, не был уверен, что это ему удастся. Из опыта знал, как быстро меняется обстановка на границе, особенно во время такой стычки. Все зависело от того, куда бросятся бандиты, какую дорогу выберут. Одно знал хорошо: инстинкт самосохранения погонит бандюг в самые глухие горные дебри, которые лежат за участком Сухого Брода. Наверное, туда повел заставу командир, туда хотел как можно скорее добраться и Шепот.
Не мог пропустить такого случая. Почему-то был уверен, что это та самая банда, от которой месяц назад бежала София. Видно, нашли бандюг наши войска, выгнали из лесных гнезд» и теперь недобитки пробуют спастись бегством за границу. Брехня, не убегут!
Куренной Гром тоже знал, что пограничники не пропустят его в ущелье Сухого Брода, откуда было легче, всего перебраться в Словакию. Поэтому он велел сотнику Злыве возглавить остатки куреня и прорываться через Сухой Брод, заманивая за собой пограничников, не вступая с ними в серьезный бой, а только слегка отстреливаясь. Большинство стрелков знало эти места лучше пограничников, и это знание местности дало им возможность обмануть погоню, оторваться от нее и перескочить на словацкую землю еще до того, как там поднимется тревога.
Сам куренной в сопровождении доктора Зенона, штабсарцта Кемпера, капеллана Прорвы и десятка жандармов из карательного отряда Наливайко пошел туда, где их никто никогда не мог ждать: в село, в котором (об этом Гром тоже хорошо знал) стояла застава. Пошли прямо в пасть льва. Куренной был уверен, что в селе их никто не сможет задержать, по опыту знал, что на заставе осталось только несколько бойцов, которые должны вести оборону заставы от нападения, значит, с их стороны бояться нападения не приходилось. А сразу за селом лежала граница, неподалеку было словацкое местечко, словак Игнац обещал вывести их из опасной зоны, только бы удалось обмануть советских пограничников.
Игнац несколько дней назад в ночной стычке с маневренной группой пограничников получил пулю в плечо. Чудом добрался он до лазарета Кемпера. Санитар Гринь, увидев раздробленное плечо, сказал, что жаль тратить бинты, так как им через день-два нужно убираться отсюда, а как может убираться дурень, который подставляет свои кости под большевистские пули. Игнац перепуганно смотрел на Гриня, в его запавших от страданий глазах стояли слезы, он понимал, на что намекает санитар, он и сам прикончил не одного и не двух своих раненых, когда они становились помехой в их бегстве. Правая рука его бессильно свисала вдоль тела, он не мог теперь ни стрелять, ни убегать, не мог даже мало-мальски пригрозить распоясавшемуся санитару. Был прибитым бешеным псом, которого должны сейчас прикончить. Но штабсарцт Кемпер знал и то, что Игнац — единственный словак среди недобитков Грома, штабсарцт Кемпер знал, что не сегодня-завтра им придется бежать отсюда, он знал также, что бежать больше некуда, а если и остался один-единственный вероятный путь к спасению, то его может показать только этот искалеченный, прибитый и перепуганный словак. Поэтому штабсарцт подошел к Игнацу, разрезал рукав кожуха, прикрикнул на Гриня: