— Все предусмотрено, все продумано. Они перевезут пана доктора на санках… Пока лежит снег, это так просто…
Куча мяса выскользнула из комнаты. Ярема закрыл дверь.
— Интересно знать, откуда пан доктор мог добыть деньги, да еще доллары? — криво усмехаясь, сказал он. — Если память мне не изменяет, я не заносил пана доктора ни в один банк по дороге от Советов.
— Профессия, — снисходительно глянул на него Кемпер, — всему причиной — моя профессия. Пан приор — с луга божий, земные- дела его не касаются, он живет в сферах чистых и высоких идей. А мы — материалисты. Врач всегда врач. Его не касается политика, его не интересует, какая власть господствует тут или там, для врача не существует социальных доктрин — он прекрасно обходится без социологии, его сфера — научные теории, что относится к жизни и смерти, недугам и здоровью, он всегда только врач, а если так, то всегда должен получить свой врачебный гонорар. Вот и все. А если принять во внимание неустойчивость государственных систем и временность правительств в наше время, то каждый порядочный врач должен позаботиться о том, чтобы получать гонорар надежнейшей валютой. Пока что такой валютой был и есть доллар…
— Но кто же вам платил? — воскликнул Ярема. — Ведь вы же…
— Вы хотите сказать, что я просто спасал собственную шкуру, а не служил врачом в ваших бандах? — фыркнул Кемпер. — Ошибаетесь, мой дорогой, глубоко ошибаетесь. Я везде — врач и только врач. Это моя форма существования с того времени, как я получил университетский диплом.
— И там? — одними глазами показал куда-то через плечо Ярема, намекая на нечто, известное прежде всего Кемперу, а потом уж и ему.
— И там, если хотите знать.
— А я считал, что в концлагере, — делая ударение на слово «концлагерь», жестко произнес Ярема, — вы служили фюреру.
— Бесплодная дискуссия, — устало зевнул Кемпер. — Чего нет, о том не стоит и говорить. У Гитлера, как у всех диктаторов, была самоубийственная мания. Он признавал либо «да», либо «нет». От своих генералов требовал либо победы, либо… самоубийства в случае Неудачи. Третьего пути никогда не видел и не представлял. Потому и сам кончил самоубийством. Но ведь это же совсем не означает, что рядом с ним должна была закончить свое существование и Германия. Я немец, и я остаюсь с Германий. То, что отошло, меня интересовать не может, мои мысли заняты новым. А что касается служения фюреру, то это уже совсем просто. Я не стал членом нацистской партии.
Не вступил добровольно в СС. Практиковал как врач до самой войны. А война — это прежде всего насилие. Вы прекрасно знаете это из своих священных писаний. Насилие было применено ко мне. Меня насильно записали в СС, обязали выполнять службу в лагере… Никто не сможет определить меру моих страданий.
— И вам платили?
— Как обычному штабсарцту, каких тысячи. К тому же, рейхсмарками. А как известно, инфляция денег, эмиссованных диктаторами, наступает еще быстрее, чем инфляция: провозглашаемых ими идей.
— Вы могли бы пересылать рейхсмарки жене, чтобы она обратила их в недвижимость…
— Не знаете моей жены. От нее деньги отлетают, как теннисные мячи от туго натянутой сетки! Кстати, она у меня теннисистка. Мы и познакомились на теннисном корте.
— Зато в УПА вам платили долларами? Никогда бы не подумал, что наш провод имел такие неограниченные возможности.
— Если вы действительно так наивны, то мне просто повезло: наивный иезуит — такое случается не часто! А может, вы просто ослепленный, как почти все из лесу? Хотя, собственно, на вас возлагалась задача ослеплять и одурманивать. Вы же видели, кто был в лесу. Ни одного интеллигентного человека! Самогон и, как венец интеллекта; песни, мрачные, как вой голодного волка. Священник-украинец — это уже чудо! Бывший кельнер командует ротой, а землемер — батальоном. Я никогда не видел вашего командующего или как там его звали, но зато нагляделся на районных проводников и всех тех сотников да куренных. Подонки! Мусор! Мусор! Интеллектуалист должен был погибнуть там от одного только окружения. Скажу по правде: в вашем лице я нашел для себя моральное, спасение. Благодарение богу, что хоть одного украинца просветили отцы-иезуиты. Ваша нация темна, как солдатский сапог.
— Ложь! — хрипло прервал его Ярема. — Вы плохо знаете нашу нацию, пан доктор.
— Ну я признаю, что вы там какие-то бунтари. Казаки и так далее. Хотя, собственно, а что же дальше, после казаков? И чем вы отличаетесь от других наций? От немцев, англичан, американцев, не говоря уже о французах или итальянцах. Все нации так или иначе прошли период бунтарства. После этого они вступали в эру духовного расцвета. Возьмите немцев. Ганс Сакс был не только вожаком повстанцев — он прославился как поэт! А Лютер? Это истинный гений. Американцы… Там Франклин, Джефферсон… А у вас — табуны безымянных казаков — и потом целые столетия темноты и одичалости…