А Джози сказала:
Мне нравится Дарвин. И всегда нравился. Он добрый.
– О, да, добрый, хороший, прекрасный, – согласился Роберт. – Ну прямо алмаз.
«Если бы только Роберт никогда, никогда не говорил подобных вещей!» – подумала Линн.
Я мог бы сообщить еще новость, – добавил он, – тетя Джин тоже желает нас лично поздравить.
– Не смотри так мрачно! Я считаю, что это так мило с ее стороны захотеть посмотреть на малыша. Я рада, что она приедет, и я собираюсь показать ей свою радость. Но где они все будут спать? И что они будут есть? Я уверена, что они пробудут здесь пару дней…
– Не беспокойся, – уверила ее Эмили. – Я поставила отличную кровать для тети Джин в комнатке на третьем этаже, а тетя Хелен с дядей Дарвином разместятся в комнате для гостей, и у нас тонны еды. Сегодня утром, пока вы не приехали, дядя Брюс ходил с нами за покупками, чтобы помочь все донести. Еды хватит на целую армию.
– А обеденный стол уже накрыт, – сказала Энни. – Мы даже поставили в центре те цветы, что ты привезла из больницы.
Энни привела наверх Джульетту, чтобы дать ей обнюхать кроватку.
– Пусть привыкает к запаху ребенка, – объяснила она.
Роберт принес поднос с ужином.
– Разве из меня плохой дворецкий? – спросил он, напрашиваясь на похвалу.
А затем пришли Хелен и Дарвин, он – низенький и добродушный, как всегда, она, как всегда, приветливая.
– У меня такое чувство, словно мы не виделись целую вечность, – воскликнула Линн, когда они крепко обнялись.
– Ну, почти два года. Что бы там ни говорили о самолетах, которые доставляют людей туда и обратно всего за пару часов, это долгий путь. Целое путешествие.
– Наша семья будет привыкать к путешествиям, – объявил Роберт, положив руку на кроватку. – Этот малыш повидает весь мир. – А когда Хелен озадаченно на него взглянула, спросил: – Ты хочешь сказать, что Линн тебе ничего не говорила? Да, мы какое-то время будет жить за границей. Два года, три, пять – кто знает? И он рассказал о своих планах.
– Как получилось, что ты ничего мне не сказала? – спросила Хелен, когда они остались вдвоем. И тут же еще до того, как Линн смогла ответить, она произнесла в своей быстрой, резкой манере, так походившей на манеру Джози: – Потому что у тебя голова была занята совсем другим.
– Должна признаться, что эта беременность была не из легких. Но разве он не душка? У него головка такой красивой формы, как, по-твоему?
Хелен улыбнулась.
– Он очарователен. Мои где-то в течение первого месяца выглядели, как маленькие обезьянки. Но я подразумевала не беременность. Я имела в виду… Ты сама знаешь, что я имела в виду Энни.
Линн не горела желанием делиться своими сомнениями и беспокойствами относительно Энни. Особенно ей не хотелось признаться в них Хелен. Поэтому она легко произнесла:
– Энни уже все это преодолела.
– Да, до следующего раза.
Хелен всегда улавливала главное, все сигналы и тревоги, – конечно же потому, что ей никогда не нравился, да и до сих пор не нравится Роберт. Но Хелен была слишком хорошо воспитана, чтобы произнести это вслух.
В голосе Линн прозвучало раздражение. Она сама его уловила, и даже угадала его причину: «Я сказала, что все изменилось, но я и раньше достаточно часто говорила это: я не хочу, чтоб мне сегодня об этом напоминали».
– С Энни все в порядке, Хелен. Она в восторге от Бобби, разве не видно?
Молчание Хелен сказало ей, что та ей не верит.
– Ты можешь спросить Брюса, если не доверяешь мне, – угрюмо добавила Линн. – Он хорошо знает Энни.
– Я хочу доверять тебе, – сказала Хелен, ее губы сложились в складку, которая всегда придавала ее милому личику проницательное выражение. – Я, правда, хочу. Но я знаю, что, даже если дела плохи, ты этого никогда не признаешь.
«Прощупывают, прощупывают», – подумала Линн возмущенно.
– Ты всегда такая скрытная. Должен же кто-нибудь побеспокоиться о тебе.
Нетерпение Линн возросло:
– Посмотри на меня. Что ты видишь? Пройдись по дому – что ты видишь?
– Я вижу, что ты выглядишь, как всегда, и что в доме у вас все самое лучшее.
Снизу до них донеслись звуки фортепьяно.
– Это играет Роберт, а девочки поют. Они сочинили забавную песенку, чтобы встретить меня ею из больницы. Разве это тебе ни о чем не говорит?
– Это говорит мне… что мы все тебя любим. – И Хелен, принимая поражение, изменила тему. – Знаешь что? Я умираю с голоду. Пойду вниз, взгляну, что можно съесть.
– Я могу войти или я тебя утомлю? – Джин была нерешительна, как всегда. По крайней мере, всегда, когда она находилась в доме у Роберта.
– Конечно, заходи. Я ничуть не устала, и это просто смешно лежать в постели, но врач сказал: категорически два дня полного отдыха.
После того, как Джин полюбовалась на младенца во второй раз, она села в кресло-качалку подле кровати. Какое-то время она ничего не говорила, улыбаясь Линн улыбкой, которую Роберт называл «кроткой». Линн же, напротив, всегда видела, и увидела сейчас, не кротость, а подавленную печаль.
Джин положила на колени свои сморщенные руки.
– Очень мило, что я смогла побыть с тобой вдвоем, Линн, – сказала она. – Вероятно, это в последний раз. Я переезжаю в Ванкувер.
– Так далеко? Но почему?
– Я собираюсь жить с братом. Мы оба уже довольно старые, и все, что мы имеем, – это друг друга.
– У вас есть мы. Вы могли бы переехать сюда, поближе к нам.
– Нет, моя дорогая. Давай будем честными. Роберту не нравится наше соседство.
Такое заявление требовало честного ответа. Или более или менее честного ответа.
– Роберт иногда всех раздражает, тетя Джин, когда ему шлея под хвост попадет. Но ты должна знать, что его лай страшнее, чем его укусы.
– Я знаю. Он был прелестным маленьким мальчиком, и таким умненьким. Мы раньше играли вместе в разные игры – в шашки, в домино. Ему нравилось побеждать меня, но, когда он проигрывал, он выходил из себя, и это выглядело ужасно. Нам было весело друг с другом… но времена меняются. Жаль, не правда ли? После того, как умерла моя сестра, и он уехал… Тебе бы понравилась Френсис, – коротко сказала Джейн. – Она была мягким человеком. А ей понравилась бы ты в качестве дочери. Ты всегда напоминала мне о ней. Ты такая же мягкая и милая, как она. Чрезвычайно тронутая, Линн просто сказала:
– Спасибо.
– Мне жаль, что мы с тобой виделись не так часто, Линн. Но я рада видеть, как хорошо у тебя все складывается. Ведь все хорошо?
– Ну, да, – удивляясь, ответила Линн.
– А Роберт все еще хороший муж тебе. Утверждение это было или вопрос?
– Ну, да, – снова сказала Линн. Джин кивнула.
– Я буду думать, что ты – здесь, в этом милом доме, и мне будет приятно. Я вставила фото Эмили и Энни в украшенную цветами рамку. Мне нравится, когда повсюду цветы. Но, думаю, что ты это уже за мной заметила. Надеюсь, ты когда-нибудь пришлешь мне прелестную фотографию Бобби.
Как только у него вырастет побольше волос. Я обещаю.
– И вы по-прежнему будете звонить мне каждую неделю – даже в Ванкувер?
– Конечно, будем. Ты же знаешь.
– Мне нравится твоя сестра, – продолжала Джин, – и твои друзья Джози и Брюс. В них есть что-то особенное, хотя я пока не поняла что.
Линн улыбнулась:
– Мне кажется, тебе нравится все.
– Нет, не все. Но я действительно по возможности пытаюсь найти хорошее в людях. Френсис была такой же. Ну хорошо, скажи мне, ребенку нужен будет шерстяной платок для коляски? – Разговор перешел в другое русло, в более безопасную область человеческих взаимоотношений.
Но тот уют, который Джин принесла с собой в комнату, был неожиданно потревожен.
«Я бы хотела, чтобы люди не были такими… такими загадочными», – сказала себе Линн.
Теперь пришла Эмили и присела на краешек постели:
– Мам, ты по-особому красива, когда ты счастлива, – сказала она.
В ее глазах всегда отражались все ее переживания. Сегодня волосы ее были собраны на макушке, в ушах золотые сережки в форме сердечек, которые подарил ей Роберт на последний день рождения. Взглянув на нее, Линн почувствовала радость.