– Это в тебе говорит твоя лояльность, – внезапно произнес Брюс, как бы думая вслух. – Ты чувствуешь его боль, как будто она твоя собственная.
– Да, – ответила она, пораженная, что он так точно понял ее чувства. – Я думаю, к тебе это не имеет отношения. Для тебя это не имеет смысла… И Джози рассердилась бы на меня, если бы узнала.
– Ты ошибаешься, Джози попыталась бы отговорить тебя от этого, но она поняла бы. Джози могла бы понять и простить многое.
Он имел в виду то, что произошло между ними, в тот день, когда она страдала от такой боли, что даже морфий не мог ее смягчить. Он это имел в виду.
– О, она не была святая, – сказал Брюс. – Я не хочу создавать ложной картины. Она заслужила, чтобы ее запомнили такой, какой она была на самом деле.
Действительно, не святая, с ее острой проницательностью, и этим резким языком! Просто хорошая, исключительно хорошая, до самого последнего дня.
Брюс слегка развел руками.
– Говорят, ампутированный орган продолжает болеть. Поэтому, я думаю, нет никакого смысла уезжать, потому что боль последует за мной. Но тем не менее я чувствую облегчение, получив этот шанс, но, конечно, не за счет Роберта, это верно.
– Когда ты уезжаешь?
– На следующей неделе, в четверг.
– И как долго ты будешь отсутствовать?
– Я надеюсь, годы. Они сказали мне, что я взбираюсь вверх по лестнице. Я не знаю. Если я хорошо справлюсь с работой в Будапеште, они сказали, что будут еще другие назначения. Может быть, Москва, мне все равно, Линн. Но за коммунистами придется много еще подчищать в области экономики, и для меня это важно. – Он улыбнулся. – Это важно для всех Эмили, Энни и Бобби в мире, я надеюсь.
Кот поднялся, прошел через всю комнату и приник к колену Линн. Крайне взволнованная этими словами и пробежавшими в голове воспоминаниями, она принялась гладить его по спине, и кот, в благодарность за нежную ласку, поднял вверх свою маленькую мордочку с розовым ротиком и поразительными немигающими глазами.
– Ты просил его забрать, не так ли, Брюс?
– Если ты еще не раздумала.
– Он может поехать со мной сегодня, – сказала она, стремясь исключить все поводы к тому, чтобы еще раз с ним встретиться, и только спокойно попрощаться сейчас, сказать последнее «прости» и покончить с этим. – Я буду о нем хорошо заботиться. Не беспокойся.
– Ты помнишь, как она сказала, что вышла за меня замуж, потому что я люблю кошек?
– Да, помню. – У тебя есть какие-нибудь инструкции о питании Барни и прочем?
– Я их запишу. Где карандаш? – Он начал шарить в поисках и с очевидной целью ободрить Линн продолжал говорить: – Посмотрим: коробка для туалета, сумка для переноски, поводок и ошейник, которые почти никогда не используются, но иметь их неплохо, консервы, те, которые он любит больше обычного. Ну, конечно, он любит рыбные объедки, когда у вас будет рыба на обед.
– Палтус? – спросила она, пытаясь улыбнуться, чтобы показать, что она настроена беззаботно.
Он отплатил той же монетой:
– Ох, конечно. Только первосортный. И можете изредка давать ему одну-две ложечки мороженого любого сорта, кроме кофейного. Он не любит кофе.
Стоя в проходе, она наблюдала, как Брюс с соседским сыном грузили купальню для птиц и послушного кота вместе со всеми его причиндалами в ее машину. Затем настал момент расставания, и внезапно она почувствовала, что ей нечего было сказать. Смущенная этим отсутствием слов, она заметила, что соседский сын выглядит очень симпатичным юношей, слишком взрослым для пятнадцати лет.
– Вот такой должен вырасти из Бобби, – сказал Брюс.
– Я надеюсь. Я буду очень стараться.
– Я в этом не сомневаюсь.
– Итак, я думаю, мы сейчас попрощаемся, – сказала она и нелепо протянула руку.
– Рукопожатие, Линн? – Взяв в руки ее лицо, он нежно дотронулся губами до ее губ. Затем он обнял ее, крепко прижал к себе и снова поцеловал. – Береги себя, Линн. Будь осторожной.
– И ты. Ты тоже береги себя.
– Я так за тебя волнуюсь. Я надолго уезжаю.
– Нет причины обо мне беспокоиться. У меня все хорошо. Я сильная.
– Хорошо, но если тебе что-нибудь понадобится, позвони Тому Лоренсу, ладно?
– Мне никто не понадобится. Честно, поверь мне.
– Тому ты не безразлична, Линн.
Она подумала: «Том то же самое говорит о тебе. Это было бы комично, если бы все так не перепуталось». И отвернувшись от него, чтобы он не видел ее мокрых, моргающих глаз, она села за руль.
– Обязательно пиши нам, хоть изредка, особенно Энни.
– Моя особенная Энни. Она всегда сможет на меня положиться.
– Ты самый лучший, самый добрый, – сказала она и, не в силах добавить что-либо еще, нажала на газ.
Последнее, что она увидела, когда выезжала на шоссе, это солнце, отражающееся зайчиками в его очках, и поднятые для прощания руки. Последним взглядом на дом она ухватила кухонное окно, на котором все еще висела Джозина красная льняная занавеска. Слезы заполнили ее глаза, и она с трудом различала перед собой дорогу.
Наверное, Роберт прав насчет него, подумала она. Он наверняка принадлежит к типу мужчин-однолюбов. Он потерян. И слово отдалось эхом: потерян. Это было как звон колокола, суровый, печальный и последний. Она, наверно, никогда его больше не увидит. Они разъедутся и никогда не встретятся.
В доме воцарились шум и суета. Энни тотчас же завладела котом.
– Барни меня знает лучше всех, – настаивала она. – Это будет мой кот. Я буду отвечать за его кормление и осмотры у ветеринара и за все остальное.
– И будешь чистить его ящик для туалета? – спросила Линн.
– Конечно. А сейчас я познакомлю его с Джульеттой. Я не думаю, чтобы были какие-нибудь неприятности при этом, а ты как думаешь?
– Я тоже не думаю. Если они будут, мы подумаем, как с ними справиться.
Роберт все еще был с Бобби во дворе. Бобби растянулся на траве вместе с Джульеттой, и оба следили за тем, как Роберт строил домик для игр. Он все делает хорошо, подумала Линн, наблюдая за его ловкостью.
Увидев ее, он позвал:
– Нравится? Ты не успеешь даже обернуться, как он будет уже в нем играть.
– Ему пора купаться. – Она вышла из дома и взяла ребенка на руки. – О, Господи, насквозь мокрый. Тебя нужно выкупать.
Мальчик засмеялся и схватил ее за волосы. Роберт смотрел на них так пристально, что она была вынуждена с любопытством спросить:
– Что такое?
– Вы. Вы оба вместе. Твое доброе, спокойное настроение. Я тебя недостоин.
Линн была тронута словами мужа. Она действительно хотела мира и спокойствия своему дому.
– Пока я буду купать Бобби, обед разогреется. А сегодня вечером у меня и Энни собрание скаутов. Оно совместное для матерей и дочерей, поэтому уложишь его спать?
– Конечно, уложу.
– Когда закончишь работу, приди посмотреть, я привезла с собой кота от Брюса, – сказала она через кухонную дверь.
Затем плотно закрыла дверь и понесла Бобби наверх. «Я волнуюсь за тебя», – сказал Брюс, это означает, что ее подстерегает какая-то опасность. Но это не так, потому что она собирается все держать под контролем. Я могу управлять домом и семьей как часовым механизмом, сказала она себе, держа в руках малыша. Я могу поддерживать здесь надлежащий порядок, могу со всем справиться.
Она была сильная и гордилась этим.
Несколько дней спустя она отправилась в Нью-Йорк за рождественскими подарками. Теперь, когда их финансовые дела пошатнулись, она должна выбирать покупки с особой тщательностью, от чего она давно отвыкла. Спеша обратно мимо Дедов Морозов из Армии Спасения и мимо витрин, украшенных стеклянными шарами и гирляндами, она беспокоилась, подойдут ли по размеру купленные для Энни пальто и юбки.
Линн мысленно возвращалась к двум событиям в ее жизни: к смерти Джози и депрессии Роберта.