На этот раз она выбрала для спуска подветренную сторону - та была практически отвесной, и перемещаться было намного труднее, но хотя бы она не рисковала быть сметенной прочь очередным шквалом. Белка честно намеревалась проделать путь тихо и неспешно, прощупывая каждый выступ и совершенно не рискуя - хотя бы до ближайшего разрыва в паутине, через который она сможет перебраться во внутреннюю часть сети. Но не успела она спуститься и на десяток ладоней[8], как небо доказало, что сегодняшний запас неприятностей еще не исчерпан.
Раздалось громкое хлопанье крыльев, налетел порыв ветра, едва не сметший ее прочь, башня содрогнулась, что-то громко лязгнуло, скользя по камню, и все затихло.
Белка замерла.
А потом очень медленно перевела взгляд вниз.
Ей совершенно не понравилось зрелище крупного темного тела, вцепившегося в скалу чуть ниже ее. Настолько, что тут же захотелось обернуться своей пушистой тезкой, а может, и кем-нибудь еще меньше, чтобы забиться глубоко-глубоко в скалу и сжаться там в комочек.
Старший... подавлял. Он не был особенно велик, едва превышая в длину половину размаха, однако как будто искажал пространство вокруг себя, делая его блеклым, маленьким, незначительным. В какой-то момент Белка была готова поклясться, что Старший ростом со всю Одиннадцатую башню, а распахни он крылья - и накроет небо. Его треугольная чешуя была черней угля на спине и боках и становилась серебристой и блестящей на животе. Серебристые же точки бежали по шероховатой мембране крыльев и по наростам мощной, короткорылой головы. От головы к кончику хвоста шел темно-серый гребень из особенно толстой, шипами топорщившейся чешуи. А вот когти были такими же черными, как и чешуя на боках, и крепко цеплялись за выщербленную поверхность камня. Обрывки паучьей сети, так помогавшие Белке, были сметены прочь при приземлении, однако это ничуть не затруднило создание. Бесформенной чернильной кляксой Старший распластался на почти вертикальном отвесе, прилип к нему каждой чешуйкой тяжелого тела.
Без малейших усилий, лишь немного балансируя крыльями, он перетек немного выше и развернулся головой вниз. Теперь он смотрел прямо в лицо Белке, обдавая ее горячим, странно пахнущим дыханием.
Паутина под пальцами опасно затрещала.
Белка вздохнула. Глаза Старшего - небольшие, переливчатые, с вертикальными зрачками, пульсирующими в такт дыханию исполина, - были так близко, что она могла рассмотреть в них каждую серебристую искорку. В этих глазах не было ничего - ни голода, ни ярости, ни презрения к мелкому человеку на пути. Ничего, что можно было бы назвать «мыслями» или «эмоциями». Только холодный и далекий свет, как если бы она смотрела на скопление ночных звезд.
Медленно, изо всех вцепившись в паутину одной рукой, другой она полезла в карман, вытащила блестящую каплю рокки и протянула ее Старшему. Тот не пошевелился, только огромные ноздри расширились и с громким гулом втянули воздух.
Бесконечно долгое время ничего не происходило. Рука, цепляющаяся за паутину, онемела, а протянутая к Старшему - мелко дрожала. Она поняла, что еще немного - и не выдержит, сорвется и полетит вниз, к земле, на которую никогда не ступала прежде. Белка не знала, какова земля на ощупь, но полагала - ее можно будет назвать «твердой».
Было очень, очень холодно.
А потом все кончилось.
Старший моргнул и с тонким свистом слизнул рокки с ее ладони. Язык у него был раздвоенный и шершавый. Проглотив рокки, он выдохнул в лицо Белке обжигающим паром и ловко соскользнул вниз по скале. Замедлился рядом с девушкой, оглянулся, а потом вдруг сжался в комок и оттолкнулся от скалы. Уже в прыжке он распластал огромные черные крылья и с силой захлопал ими, ловя воздух. Белка изо всех сил вцепилась в раскачивающуюся сеть, молясь, чтобы та не оборвалась, а Старший быстро планировал вниз и полетел между башнями Крылатого в сторону озера.
Прошло немало времени, прежде чем Белка смогла продолжить спуск.
И все время, пока она наощупь пыталась найти путь - огромное тело Старшего, проползая по скале, напрочь сорвало с нее паутину, - и пока спускалась по лестнице, и даже когда переходила мост, возвращаясь на Десятую башню - все это время ее грызла одна чрезвычайно настойчивая мысль. А именно - могло ли быть случайностью, что перед самым прыжком в воздух Старший замер рядом с ней, так, чтобы она без труда могла забраться ему на спину? Могло ли быть случайностью то, что он оглянулся на нее? Или это было просто ее воображение или того хуже - неверное толкование его действий?