Чем хуже становилось Джастину, тем больше она работала. Пол где-то читал, что это типичное поведение родителей в подобных ситуациях. Нетипичным было, что в данном случае в работу уходила мать. Через два дня после объявления диагноза она неожиданно улетела в Токио, а потом все чаще курсировала между Пекином, Шанхаем и Гонконгом. Ужины с клиентами после долгого рабочего дня нередко затягивались до полуночи. Поначалу она искала у Пола понимания, жаловалась, как бывает тяжело и как, уже сидя в самолете, она вскакивает с кресла и опускается в него снова, с трудом подавляя желание остаться.
Так продолжалось вплоть до последнего приступа, два месяца назад. Потом все надежды были потеряны, и Мередит больше ни о чем не спрашивала и ничего не пыталась объяснить. Она просто держала Пола в курсе. Иногда ему казалось, что она поставила на сыне крест. Как на обанкротившемся предприятии, чью бухгалтерию она досконально изучила, прежде чем прийти к выводу о полной его безнадежности и о том, что любые дальнейшие инвестиции будут означать не что иное, как бесполезную трату денежных ресурсов. Ресурсов, которые нужны на другое.
В детском онкологическом корпусе они наблюдали два типа супружеских пар. Одни еще смотрели друг другу в глаза. Болезнь ребенка сплотила их, и теперь оба жили единым страхом, единым отчаянием и чувством вины. Такие цеплялись друг за друга, придавали друг другу силы. Другие скользили по коридорам, как тени, опустив головы. Они избегали смотреть друг другу в глаза, потому что не желали видеть отражение собственного страха, озлобленности или горя. Таких болезнь разделила. Они умолкли перед лицом смерти, отвернулись от мира, ушли в себя. Как будто надеялись спрятаться от боли.
Пол и Мередит Лейбовиц принадлежали к числу последних.
Вот и три дня назад, приняв самое тяжелое из возможных решений, они не имели силы ни искать друг у друга поддержки, ни просто посмотреть друг другу в глаза. Так и сидели рядом, отвернувшись, как чужие. Врачи не оставили им никакой надежды. Последний приступ, случившийся шесть недель назад, был настолько неожиданным, насколько и сильным. Раковые клетки распространялись со скоростью взрывной волны. Последние два блока химиотерапии не дали результата. Медикам больше нечего было противопоставить болезни. Теперь речь шла о том, чтобы по возможности уменьшить страдания Джастина. А также о том, стоит ли продлевать ему жизнь любой ценой. Возможности для этого имелись. Врачи говорили об интенсивной терапии и аппарате искусственного дыхания. Все это позволило бы оттянуть время на неделю, возможно, на две. Никаких проблем для современной медицины.
«Мы исходим из того, что вы пойдете на это, мистер и миссис Лейбовиц».
Мередит не отвечала. Она сидела неподвижно, прикрыв глаза.
Доктора перевели взгляды на Пола. Они ждали его решения.
«Вам что-то непонятно? Объяснить еще раз?»
Мередит молчала. Пол тряхнул головой.
«Так мы переводим Джастина в отделение интенсивной терапии?»
Пол снова тряхнул головой.
«Нет?»
– Нет, – услышал он свой голос.
Нет. Он принял решение. Мередит не возражала.
Где-то в начале третьего – точное время доктор Ли определил позже – сердце Джастина перестало биться.
В последний раз медсестра заходила в палату около часа дня. Забрала суп и чай, которые принесла в двенадцать и которые уже успели остыть, нетронутые. Пульс у мальчика едва прощупывался, хотя и был равномерным. Сестра поправила капельницу и катетер, проверила, достаточно ли морфия получил больной. Пол Лейбовиц сидел у кровати и держал сына за руку. Это он настоял на отключении электрокардиографа, поэтому, по сравнению с другими палатами, в этой было непривычно тихо.
Доктор Ли появился без пяти три и подумал было, что оба они, отец и сын, уснули. Пол Лейбовиц упал вперед, так что всем туловищем лежал на кровати, вытянув правую руку, а в левую взяв хрупкие пальцы сына. Голова Джастина, немного повернутая в сторону, утопала в подушке. Лишь чуть позже доктор Ли заметил, что мальчик не дышит, что взгляд его остекленел, а отец не спит, а плачет. Почти беззвучно, совсем не так, как это делали другие родители. Но тем больше напугало доктора Ли это рыдание, приглушенное и будто обращенное вовнутрь.