Она сидела в студенческом центре и делала вид, что участвует в разговоре. Сидела в столовой и делала вид, что смеется над шутками Маккензи. Она чувствовала себя, как это часто бывало в людных местах, зажатой в ловушку на своей периферии. Одной ногой в мире бодрствования вместе со всеми, а другой – в тихом месте. В каком-то странном месте. Где безгранично одиноко. Без контекста, который служил бы якорем, звук пролетал между ее ушами, как пух одуванчика. Когда дни заканчивались, она тащилась обратно в аккуратный коридор общежития первокурсников, в беспорядочное убежище своей комнаты, и бросалась на кровать, чтобы унять головную боль. Ее мать все звонила и звонила, а она игнорировала ее, зная, что если ответит на звонок, то обязательно расплачется.
Маленькая хрупкая Делейн, всего пара недель в семестре, а уже сломалась.
Она не только не успевала по учебе. Каждое утро она просыпалась в предрассветной темноте и собиралась. Приходила в здание Уайтхолла, когда солнце только-только поднималось в небо. Она садилась в самом начале зала и расставляла ручки одну за другой в аккуратный ряд, а кофе «пожалуйста, не ненавидьте меня» ставила на тяжелый стол, стоявший на ковровом покрытии помещения.
Каждое утро Колтон Прайс появлялся как по часам: через пять минут после Делейн, за десять минут до начала занятий. Его лицо было искажено, как она могла предположить, отвращением. Он занимал свое место, не глядя на нее. Застегивал манжеты на рукавах, не разговаривая с ней. Он засовывал идеально наточенный карандаш за ухо и начинал критиковать работы. Кофе остывал, оставаясь без внимания. Это было сообщение без слов, но смысл его был ясен: «Извинения не принимаются».
Пока Уайтхолл просматривал слайды с презентациями по критической теории разнообразных наблюдаемых вселенных, Колтон Прайс перебирал бумаги и наблюдал за происходящим, его глаза были похожи на сдвоенные громовые шары, а на лице была неизменная хмурость. Делейн делала свои бесполезные записи своими бесполезными ручками и пыталась понять, что она могла сделать, чтобы вызвать у него такую глубокую неприязнь.
Конечно, его и раньше называли придурком.
Все еще опираясь на торговый автомат, она почувствовала, как ослабевает терпение другого студента прямо над ее плечом. Она не слышала, как он подошел. Она вообще не заметила его, пока он не пробормотал что-то себе под нос, голос был слишком тихим, чтобы его можно было разобрать. Ботинок заскрипел по кафелю. Вздох пронесся по ее шее.
– Ты можешь мне помочь? – услышала она его вопрос.
– Я не знаю. – Она дала автомату последний неуклюжий пинок. – Он съел мой доллар. Я думаю, может, он сломался.
Но когда она обернулась, там никого не было.
Через пятнадцать минут, когда она входила в фойе, кофе Колтона обжигал пальцы ее левой руки. В правой она сжимала блокнот, страницы которого, покрытые точечной сеткой, были раскрыты, чтобы показать большую нарисованную от руки бабочку. Накануне Уайтхолл читал лекцию о массовых последствиях эффекта бабочки в параллельных вселенных. Делейн провела большую часть занятия, превращая свои записи в каракули, с комком в горле. Теперь, разморенная жарой в залитом солнцем вестибюле, она тщетно пыталась расшифровать то, что смогла, до начала занятий.
Она была на полдороге к лифту, когда до нее донесся голос Колтона Прайса.
Уэнздей!
Ее охватила паника. Она развернулась, не предвидя его приближения, и врезалась прямо в серую шерсть и бордовый шелк. Кофе разбрызгался, обжигая белый нагрудник ее платья с оборками. Колтон отпрянул назад, тоже облившись, циферблат его часов подмигивал золотым светом. Несколько секунд они стояли, мокрые и испуганные, и смотрели на пустой стакан, упавший на пол между ними.
– Ой, – сказала она, когда мутный коричневый ручей пролился на бумажные крылья ее бабочки. Затем, поскольку она чувствовала, что должна сказать что-то еще, она добавила: – Я принесла вам кофе.
– Да, – сказал Колтон, осматривая повреждения. – Я заметил.
– Меня зовут Лейн, – пробормотала она.
– Что? – поднялись на нее темные глаза.
– Мое имя. Ты назвал меня Уэнздей, но я Лейн.
Он смотрел на нее секунду. Две. Кофе остыл у нее на животе, заставив почувствовать холод.
– Я знаю ваше имя, – сказал он. Затем добавил: – Уайтхолл хочет видеть вас в своем кабинете перед занятиями.
– Меня? Почему? – ужас охватил ее.
Но он уже отвернулся от Делейн, поднял упавший стакан и швырнул его в ближайшую урну. Она поспешила за ним, пульс участился, и Лейн невольно обратила внимание на слишком громкий звон каблуков. В лифте они вернулись к привычной схеме.