– Встаньте с моего стула, мистер Прайс, – сказал он.
– Ваша очередь. – Оттолкнувшись от края, Колтон отошел в сторону, чтобы освободить место для Уайтхолла. Старому профессору потребовалось несколько томительных секунд, чтобы занять свое место. В это время комната наполнилась звуками движущихся тел. Зашелестели бумаги. Ботинки шаркали по ковру. Кто-то кашлянул. Поправив очки, Ричард Уайтхолл окинул взглядом полный зал людей.
– В этом году здесь аншлаг, – отметил он. – Мистер Прайс привнес в первый день свою неизменную театральность, я полагаю.
Приятное расположение профессора сразу же согрело Делейн. Постепенно холодок в комнате начал исчезать. Напряжение спало, и впервые с тех пор, как она вошла в стеклянную башню Годбоула, Делейн расслабилась в своем кресле.
В передней части аудитории Уайтхолл снял очки с лица.
– Мистер Прайс любит говорить о магии, – сказал он, – но я боюсь, что правда не так увлекательна. То, что мы делаем в этой комнате, – это не магия. Это инстинкт. И он находится здесь. – Он постучал двумя пальцами по стенке своей груди. – Это ощущение миров во время сердцебиения. Либо ты чувствуешь его, либо нет. Если ты пройдешь через дверь между реальностями, не понимая ее точной формы, ее режущих краев, то в лучшем случае ты никогда не найдешь дорогу обратно. В худшем – вернешься в гипсе.
В комнате воцарилась тишина. За окном клочья облаков низко нависли над солнцем. Из-за этого в комнате было много теней, как будто бдительная темнота могла подняться и обрести реальную форму. Как будто у нее могут вырасти зубы.
Сердце Делейн забилось быстрее.
Вздохнув, Уайтхолл принялся за чистку своих очков.
– Время, – сказал он, протирая очки карманным платком, – течет подобно реке. Время от времени сдвиги во временной шкале приводят к тому, что эта река раздваивается. Единый поток событий разделяется на ряд более мелких ответвлений – фрагментов бесчисленных реальностей. Такая мелочь, как камешек, может расколоть реку на две части. Так и самая, казалось бы, незначительная переменная может изменить всю траекторию человеческой истории…
Его голос был заглушен шорохом одежды, мимолетными обрывками шепота. На несколько секунд слова Уайтхолла стали непонятны. По всей комнате зашевелились тени, вытягивая свои конечности, словно подбодренные внезапным отлучением Делейн от мира. Они тянулись к ней темными, холодными пальцами. Раздался смех, и несколько студентов в аудитории закивали в ответ на неразборчивую шутку.
Запоздало улыбнувшись, Делейн бросила взгляд на Колтона и увидела, что он смотрит на нее. Она, сама того не желая, отметила, что его глаза должны были быть теплыми – карими, которые на свету превращались в жидкое золото. Вместо этого его взгляд был жестким и холодным. От его пристального взгляда у нее по спине пробежали мурашки. Ей хотелось, чтобы он смотрел куда-нибудь еще.
– Здесь, – сказал Уайтхолл, его голос стал более четким, когда в аудитории наступила тишина, – каждый из вас вступает в игру. Вы сделаете карьеру, изучая эти метафизические камешки, исследуя пульсацию, которую они создают во времени и пространстве. В Годбоуле вы проведете следующие четыре года, учась лавировать между мирами. Это не простое дело. Я советую вам по возможности обращаться за помощью к мистеру Прайсу, какие бы глупые угрозы он ни раздавал по поводу того, что вы отнимаете у него рабочее время.
Это было встречено учтивым смехом, тихим и немного неуверенным.
Уайтхолл сменил очки и сверился с часами.
– Совет директоров сказал мне, что это должна быть часовая ознакомительная беседа, но меня это не интересует. Мои требования были отправлены вам на электронную почту в день вашего поступления. – Он посмотрел на них с равнодушной улыбкой. – Если вы еще не сделали этого, обязательно прочитайте учебный план. Мы начинаем завтра.
Наступила тишина. Никто не двигался. Никто, кроме теней, дрожащих в своих углах.
– Он хочет сказать «уходите», – сказал Колтон, и в комнате начался переполох.
4
Когда Делейн была еще маленькой и предавалась дневным сновидениям, она заглянула в полуночную тьму своего заднего двора и увидела мальчика, который смотрел на нее в ответ. Его нос и рот были окантованы лунным светом, а на щеках, наоборот, застыла тень.
– Привет, – сказала она, и в быстро угасающей памяти ее голос прозвучал неправильно, глупо. Она знала, что должна бояться, – она всегда избегала темноты, но что-то в холодной бездне взгляда мальчика заставило ее застыть на месте. Он выглядел, подумала Делейн, таким же испуганным, как и она сама. Немного величественный, немного голодный, со вздернутым подбородком, исхудалым лицом, слишком длинными и тонкими руками.