– Вот и она, на день – старше, на день – серьезнее, – объявила тетя Триша. Все поздоровались, а я извинилась за опоздание.
– У тебя есть на это право, дорогая. У тебя был непростой вечер. Это была чудесная вечеринка, лучшая в моей жизни, – произнесла Эдвина. Все с ней согласились.
– Когда ты уезжаешь? – спросила я Гейвина.
– Сразу после завтрака. Ты же знаешь моего отца. Ему бы следовало быть управляющим аэропорта, обычно когда мы приезжаем туда рано, на много раньше вылета самолета, то он начинает жаловаться на это каждому, кто его будет слушать, – продолжал Гейвин, глядя на дедушку Лонгчэмпа. И хотя он жаловался на него, но я не сомневалась в том, что он всем сердцем любит своего отца.
Вскоре медленно вошла тетя Ферн. Она была бледной и уставшей, ее короткие волосы топорщились в разные стороны. На ней были темные солнцезащитные очки. Не думаю, чтобы она удосужилась причесаться хоть чуть-чуть. На ней была полинявшая водолазка, узкие джинсы и грязные теннисные туфли. Она метнула свирепый взгляд на папу, чье лицо стало серым, как только она появилась такая растрепанная и неряшливая. Мама поморщилась, а остальные уставились на нее, пока она усаживалась на свое место.
– Только кофе, – простонала она официанту.
– Ферн, в котором часу ты уезжаешь в колледж? – спросила тетя Триша.
– Как только смогу собраться с силами, – ответила она.
Потягивая черный кофе, она тяжело облокотилась на спинку стула, никого не слушая и ни с кем не разговаривая.
После завтрака Гейвин и я смогли побыть вместе в вестибюле подольше, пока его родители наверху упаковывали вещи. Тетя Триша уехала первой. Мы с мамой обняли ее на прощанье, и мама пообещала, что мы приедем в Нью-Йорк, чтобы увидеть ее в новом шоу. Она еще раз обняла и поцеловала меня, прежде чем сесть в такси.
– Это была прекрасная вечеринка, дорогая. Я так счастлива, что мне удалось попасть на нее.
Она посмотрела на Гейвина, который стоял в нескольких шагах от меня.
– Ты быстро повзрослела и стала такой красивой!
– Спасибо, тетя Триша.
Мы проводили ее в такси и вернулись в вестибюль. Я ненавидела прощаться, особенно с теми, кого любила. Во мне возникало чувство пустоты сначала где-то в животе, а потом распространялось по всему телу, словно я превращалась в собственную тень. Каждое прощание уносит кусочек меня, думала я. Эта часть уезжает вместе с человеком, которого я люблю.
И всегда возникало то жуткое чувство, что, возможно, я прощаюсь с ними навсегда, не понимая отчего это. Я боялась сказать Гейвину «до свидания», но это время подошло. Папа послал Джулиуса подогнать гостиничную машину для них. Мы все обнялись, поцеловались и обещали звонить и писать друг другу. Гейвин ждал, когда наступит последняя минута. Мы впились друг в друга глазами, и люди вокруг нас даже и не пытались приставать к нам с поцелуями.
– Я позвоню тебе сегодня вечером, – прошептал Гейвин мне в ухо.
– Обещаешь? Неважно, что поздно. – Я воспрянула духом.
– Я обещаю.
Он повернулся к моим родителям.
– До свидания, Дон. Она обняла его.
– Ну, старший брат, – сказал Гейвин папе. Они пожали друг другу руки как мужчины, а затем папа, улыбнувшись, обнял его.
– Береги себя, братишка, – сказал он, взъерошив рукой прекрасные волосы Гейвина. – Остерегайся этих безумных техасских женщин.
Гейвин метнул взгляд в мою сторону и покраснел.
– У него не будет для этого времени, – проговорил дедушка Лонгчэмп.
– Как скажешь, папа, – с улыбкой ответил Джимми. Он, мама и я махали им вслед, стоя на ступеньках. Когда машина исчезла за поворотом, мое сердце упало, и я чуть было не расплакалась. Мама заметила это выражение на моем лице и быстро обняла меня, в тот момент, когда мы повернулись, чтобы войти в отель.
– После чего-нибудь такого грандиозного, как этот праздник, всегда бывает грустно, дорогая. Но еще будут хорошие времена и не один раз.
– Я знаю, мама.
Было воскресенье, а по воскресным дням в отеле всегда проводилась большая проверка. Чтобы не сидеть без толку, я решила помочь в регистратуре. Миссис Бредли, да и все остальные говорили только о вечеринке. Они рассыпались в комплиментах по поводу моей игры и, конечно, маминого пения. Где-то сразу после полудня в вестибюле появилась тетя Ферн с чемоданом. На ней все еще были темные очки. Она остановилась у стола регистрации и закурила.
– Почему ты так много куришь, тетя Ферн? – спросила я ее.
– Это успокаивает нервы, а здесь мне это просто необходимо, – ответила она. Затем она сдвинула очки к кончику носа и посмотрела на меня поверх их. – Ты уже заглянула в «Любовника леди Чаттерли» прошлой ночью?
– Нет, – ответила я. – И вообще я не люблю прятать вещи от мамы.
– О, – простонала она. – Тебе шестнадцать лет. Как ты думаешь, чем она занималась в твоем возрасте?
– Она не делала ничего плохого, – возразила я.
– О, нет! – Она уставилась на меня на мгновение, а затем наклонилась к столу. – Спорю, что ты не знаешь об отношениях твоей мамы и Филипа в школе, не так ли? – сказала она.
Казалось, что какая-то раскаленная ладонь сжала мое сердце. Я почувствовала, что сердце забилось где-то в горле.
– Я не знаю, о чем ты.
– Я так и думала, – кивнула она. – Просто запомни это, принцесса, все здесь не такие уж белоснежно-невинные, как стараются это представить. Ты должна попросить маму рассказать тебе о том, что случилось, когда она и Джимми ездили в «Эмерсон Пибоди», в частную школу в Ричмонде.
– Я знаю, они ездили туда. Дедушка Лонгчэмп был финансовым инспектором школы и…
– Да, да, я не о том, почему или как. – Она наклонилась ближе. – Твой дядя Филип тоже поехал туда. Там твоя мама и он впервые встретились. – Она хитро улыбнулась. – Ты уже достаточно взрослая и должна понимать как это происходит. В дверях появился Джулиус. – Слава Богу, я уезжаю, – произнесла тетя Ферн. Она направилась было прочь, но остановилась и снова наклонилась ко мне. – Глава десятая, – улыбаясь сказала она. – Одна из лучших. Вон там мой чемодан, – указывая, крикнула она Джулиусу. Он поднял его и заторопился к выходу.
Через мгновение она ушла, но сказанное ею заставило мое сердце глухо забиться, и я стояла в вестибюле, уставившись ей вслед. Что означали эти улыбочки, намеки по поводу отношений моей мамы и дяди Филипа? Почему она говорит, что не все такие уж безгрешные, как я думаю? Хотела ли она просто обидеть меня? Или она обращается к тем мрачным отрывкам нашей странной фамильной истории, которая до сих пор держится в секрете?
С тревожно бьющимся сердцем я вышла из-за регистрационного стола и поспешила по коридору в мамин кабинет. У нее только что закончилась встреча с мистером Дорфманом, когда я постучала и вошла.
– Это был прекрасный вечер, – выходя, сказал он мне. Я поблагодарила его и села.
– Миссис Бостон позвонила и сообщила, что твой брат поджег старый мусор в ведре, пользуясь зеркалом, которое тебе подарили Хаммерстейны, и увеличительным стеклом из канцелярского набора, который подарила семья Мамамуд, – сообщила она, качая головой.
– Что? Каким образом?
– Пользуясь увеличительным стеклом, он направил солнечные лучи в ведро, прожег дыру в оберточной бумаге от подарков. Думаю, миссис Бостон нужно увеличить жалованье, – добавила мама, вздыхая.
– Тетя Ферн только что уехала.
– О! Это хорошо, хотя думаю, что дни ее в колледже сочтены.
– Не знаю, почему она такая несчастная и подлая, мама. Ты и папа всегда с ней добры и так много для нее делаете.
Мама выпрямилась и на мгновение задумалась. Затем мудрая улыбка засветилась в ее глазах.
– Мама Лонгчэмп любила говорить, что некоторые коровы рождаются, чтобы давать кислое молоко, несмотря даже на сладкую траву, которой они питаются.
– Наверное, так необычно, мама, иметь сразу двух матерей, как у тебя, – сказала я. Она кивнула. – Ты впервые встретилась с дядей Филипом, когда вы с папой ездили в «Эмерсон Пибоди», да? – спросила я. Ее глаза сузились.