– Я хочу, чтобы они забрали меня отсюда, я не хочу, чтобы Ричард спал в моей комнате.
Я кивнула.
– Я тоже не хочу, чтобы они были здесь, Джефферсон. Но сейчас у нас просто нет другого выбора. Если бы мы не жили с ними, нас отправили бы куда-нибудь еще, – сказала я.
– Куда?
Эта мысль заинтриговала и напугала его.
– В то место, где живут дети без родителей, и может так случиться, что нас разлучили бы.
Это охладило его желание искать выход.
– Ну, я не собираюсь извиняться, – вызывающе заявил он. – Мне все равно.
– Если ты этого не сделаешь, она не позволит тебе есть с нами за одним столом, а ты же не хочешь есть в одиночестве, правда?
– Я буду есть на кухне с миссис Бостон, – объявил он. Я не могла сдержать улыбки.
У Джефферсона был папин темперамент и упрямство. Это уж точно. Если тетя Бет решит, что она сможет покорить его, используя свою тактику, она натолкнется на неприятную неожиданность.
– Хорошо, Джефферсон. Посмотрим, – вздохнула я. – Ты все еще голоден?
– Я хочу яблочного пирога, – признался он.
– Давай вернемся назад через черный ход. Миссис Бостон даст тебе пирога, – предложила я ему.
Он взял меня за руку, и мы вернулись в дом. Миссис Бостон радостно улыбнулась, увидев нас. Я усадила Джефферсона за кухонный стол, а миссис Бостон отрезала кусок пирога ему, который только что был принесен из столовой. Я не хотела есть и просто смотрела на Джефферсона. Услышав наш разговор, на кухню зашла тетя Бет. Она встала в дверях, гневно взирая на нас.
– Этот молодой человек должен пойти в столовую и извиниться перед каждым за столом, – повторила она.
– Оставь все как есть, тетя Бет, – твердо сказала я. Когда наши взгляды встретились, она увидела мою решимость.
– Хорошо, пока он этого не сделает, пусть ест на кухне, – постановила она.
– Тогда мы оба будем есть здесь, – вызывающе проговорила я. Она резко запрокинула назад голову, как будто я плюнула ей в лицо.
– Какой пример ты ему подаешь, поддерживая и прощая его выходки, Кристи? Я сильно в тебе разочарована.
– Тетя Бет, ты даже представить себе не можешь, как я разочаровалась в тебе, – ответила я.
Она поджала губы так, что они превратились в тонкую белую линию, вздернула плечи и, развернувшись, ушла назад в столовую, чтобы сообщить все дяде Филипу.
Родители учили меня не перечить и не грубить взрослым, поэтому я чувствовала себя нехорошо от того, что сделала. Но мама с папой также учили меня честности, справедливости и доброте по отношению к тем, которых я люблю. И я чувствовала где-то глубоко-глубоко в своей душе, что тетя Бет заслужила то, что я сказала. Моему израненному горем сознанию было видно, что она не только не любит нас с Джефферсоном, но даже не пытается относиться к нам беспристрастно. Каждый день, разными, пусть даже крошечными способами, даже этой чисткой ковров, тетя Бет пытается уничтожить все, что напоминало бы о нашей семье. Прикрываясь заботой об уюте и сближении нас, чему, по ее мнению, должны способствовать и новые обои, и перекраска дома, и, что хуже всего, новые правила, по которым мы должны жить, она старалась вытравить мои воспоминания. А воспоминания – это все, что осталось у меня от моих родителей.
Я предвидела, что Ричард будет дразнить и придираться к Джефферсону из-за его поведения за столом в тот вечер. Он и так уже жаловался на привычки Джефферсона с момента, как он поселился в его комнате. В результате Джефферсон упросил меня разрешить некоторое время спать в моей комнате. Я вспомнила, что мама и папа в детстве были вынуждены спать на одном диване. Почему что-либо подобное не может случиться со мной и Джефферсоном? Вся эта комната с прекрасной мебелью была наша. Для Джефферсона я была готова на все, поэтому я позволила в ту первую ночь уснуть, свернувшись калачиком, рядом со мной. Теперь он хотел спать так каждую ночь и особенно сегодня, после этого случая за обедом.
– Тебе придется жить в своей комнате, Джефферсон, – сказала ему я, когда он позже спросил меня об этом. – Не позволяй Ричарду терроризировать себя. Это твоя комната, а не его.
Неохотно он поплелся в свою комнату и постарался сделать то, что я ему посоветовала: не обращать внимания на Ричарда.
Но утром он пришел ко мне весь в слезах. Сначала я решила, что Ричард побил его, но Ричард был не такой уж и сильный. Я знала, что мысль о том, что он может кого-то ударить, пугала его не меньше, чем мысль о том, что его могут побить.
– Что теперь стряслось, Джефферсон? – спросила я, с трудом прогоняя сон.
– Он спрятал мою одежду, – простонал он. – И не говорит, где моя обувь?
– Что? – Я встала и надела халат. – Пойдем, разберемся, что там происходит. – Я взяла его за руку и повела Джефферсона назад в его комнату, но Ричарда там не было.
– Смотри, – сказал Джефферсон, – мои ботинки исчезли.
– Ты смотрел в шкафу? – спросила я. Он кивнул. Я поискала везде, где только могла, и не нашла его любимых ботинок.
– Но это же глупо. Где он?
– По утрам он обычно уходит в комнату Мелани, – проговорился Джефферсон.
– Он? Но зачем?
Джефферсон пожал плечами? Я решительно вышла из комнаты и направилась к двери Мелани. Когда я постучала, она ответила:
– Войдите!
Я открыла дверь и увидела, что Мелани сидит за туалетным столиком. Она была в пижаме. Ричард, тоже в пижаме, стоял позади нее. Он расчесывал ей волосы. Когда я вошла, они оба повернулись и уставились на меня с совершенно одинаковыми выражениями лица, так, что сначала я испугалась. Они оба выглядели рассерженными, из-за того, что их побеспокоили: глаза были широко раскрыты и гневно горели, а губы в презрительной усмешке.
– Что ты здесь делаешь? – спросила я больше из-за удивления и любопытства, чем из-за чего-либо еще.
– Я причесываю Мелани. Я делаю это каждое утро, – сказал Ричард.
– Почему? – удивилась я, смущенно улыбаясь.
– Просто так. Чего тебе надо? – грубо спросил он, показывая, что мое присутствие его раздражает.
– Где вещи Джефферсона – его обувь и одежда?
– Я уже говорил ему, что, если он оставит их разбросанными по комнате, я спрячу их так, что он не найдет, и я выполнил свое обещание, – отрезал он и снова принялся расчесывать Мелани.
Гнев сначала пригвоздил меня к полу, затем я просто взорвалась и набросилась на него. Он с удивлением посмотрел на меня, когда я выхватила у него расческу и замахнулась на него. Ричард съежился, а Мелани завизжала.
– Что ты о себе возомнил? С чего ты взял, что у тебя есть право на такие поступки в нашем доме? – заорала я.
– Что происходит? В чем дело? – услышала я крик тети Бет. Она прибежала на шум из той комнаты, которая теперь была ее и дяди Филипа спальней. Она все еще была в ночной рубашке и чепчике. Из-за маски ее губы казались бледными как мертвые червяки, а ее маленькие глаза были словно два скучных коричневых шарика.
– Ричард спрятал одежду и обувь Джефферсона, – объяснила я. – И он не хочет говорить куда.
– Он снова все разбросал по полу, так что можно было споткнуться о них ночью! – оправдываясь, крикнул Ричард. Тетя Бет кивнула.
– Ты правильно поступил, Ричард. Джефферсон должен научиться заботиться о своих вещах, а Ричард не собирается ему прислуживать. Джефферсон достаточно взрослый, чтобы знать, как себя вести, чтобы быть аккуратным и опрятным, – сказала она мне.
– Если он сейчас же не скажет мне, где вещи Джефферсона, я прокрадусь в его комнату среди ночи и разведу огонь под его кроватью, – пригрозила я.
Не знаю, откуда взялась эта идея или решимость сказать такое, но этим я вонзила «нож» ужаса и изумления в сердце тети Бет. Она задохнулась от неожиданности и, прижав руки к груди, заговорила:
– Какие… страшные… ужасные слова ты говоришь! Что вселилось в тебя, Кристи? – жалобно спросила она.
– Я не позволю мучить моего брата, – твердо заявила я. Затем повернулась к Ричарду: – Где его вещи?
– Скажи ей, Ричард, – попросила тетя Бет. – Я хочу, чтобы этот инцидент был немедленно разрешен. Ваш дядя уже ушел в отель, проследить за продвижением работ, – добавила она, – но я могу привести его сюда, чтобы он все это увидел и услышал.