Ева резко выпрямилась, потирая плечи и собираясь с духом. Зачем она делится с незнакомцем самым сокровенным? А главное, почему рядом с ним ей становится легче? Что-то неуловимое готовое вырваться из прошлого, будто она встречала похожего человека, обещавшего заботится о ней.
— А следующее, мое воспоминание начинается с того, как я очнулась привязанной к больничной койке. Медперсонал равнодушно доложил, что мне больше не десять лет (в чем я была уверена), а двенадцать. Что я после какой-то трагедии… — закатала рукава на запястьях, показывая жуткие шрамы. — Пыталась покончить жизнь самоубийством, а моя мать пропала без вести и так как больше родственников у меня нет служба опеки передаст меня в детский дом! — на одном дыхании протараторила. — Как ты… вы себя бы чувствовали, если завтра утром вам прибавили два года? А тело все в ссадинах с порезами? Как объяснить это мозгу, у которого появилась паническая боязнь людей особенно мужского пола? Я не знаю кто и что со мной сделал, но от прикосновений мне становиться невыносимо, почти физически больно, — простонала, сжимая виски ладонями. — В детском доме все смеялись надо мной, узнав о моем нахождении в психушке. Один парень решил особенно выделиться. Ворвался ко мне в комнату, схватил за волосы и вытащил в спортивный зал, где собрались его дружки. Они поначалу меня просто толкали, а после стали срывать одежду… меня накрыло, — понуро уронила руки вдоль тела. — Я вцепилась обидчику в лицо… персонал с трудом меня оторвал от него… и, не разбираясь, вновь направил на принудительное лечение в психушку…
Дарен боролся с непреодолимым желанием притянуть Еву к себе, закрывая от всего мира. Она была такая беззащитная, ранимо-хрупкая. Ее огромные темно-синие глаза с тревогой скользили по его лицу, но в них не было намека на просьбу о сочувствии. Она за все эти годы привыкла ни на кого не полагаться, с каждым разом все больше закрываясь от людей.
— В принципе нечего было рассказывать, — выдавила вымученную улыбку. — Мой разум своеобразно защитил меня от произошедшего кошмара, оставив небольшую проблему в виде боязни людей.
Дарен медленно выпрямился:
— Ева. Посмотри на меня… — нежно обхватил за плечи, не обращая внимания на панику в лице. Дождался, когда ее глаза сконцентрируются на его:
— Ева, я обещаю тебе, что больше НИКТО и НИКОГДА не сделает тебе больно, не причинит вреда.
— Зачем Вам это? — попыталась вырваться, борясь с подкатившем к горлу ужасом.
— Затем, что я хочу помочь, — неожиданно притянул ее обмякшее от страха тело, заключая в крепкие, надежные объятия. Ева попыталась вновь вырваться, но он настойчиво пресек ее попытку. Сдалась. Втянув в легкие воздух замерла.
Четырнадцатилетний мальчик протянул руку, помогая девочке встать с влажной земли, отряхнул грязные коленки и неожиданно заключил в свои объятия:
— Я прогнал их. Они больше никогда не посмею к тебе приблизиться или я изобью твоих обидчиков до полусмерти!
— Я тебе верю, — вытерла мокрое от слез лицо о крепкую грудь подростка.
— Ева, я обещаю, что больше НИКТО и НИКОГДА не посмеет причинить тебе боль.
Они недавно познакомились, но как-то быстро сблизились. Рядом с ним Ева ощущала себя нужной и счастливой. Два одиноких сердца из разрушенных семей.
— Мы словно песчинки, выброшенные миром на милость бури. Противостоять нет возможности, а смириться нет желания… — тихо проговорила девочка, доверчиво обвивая ручками его торс.
— Вот и барахтаемся в чреве кошмара, — под итожил юноша.
7
— Дарен, почему вы так сказали? — очнулась от мимолетного воспоминания, с удивлением обнаружив свои руки, обнимающими торс мужчины. Резко убрала их от него словно от огня и отстранилась.
Мужчина внимательно рассматривал ее лицо, пребывая в глубоких раздумьях:
— Ты что-то сейчас вспомнила? — каким-то невероятным образом догадался, буравя цепким взглядом Еву, отмечая каждый дрогнувший мускул на лице. Она как ребенок совсем не умеет скрывать свои эмоции. Это радует, ведь врать девушка тоже значит не научилась.
— Не знаю… это скорее какое-то знакомое ощущение, — краснея пробормотала. Не хотелось чужому человеку рассказывать о возродившихся крупицах. Это было слишком личное, особо ценное. Таким делятся только с самыми близкими, а у нее таковых не имеется.
— Я еще вчера заметил, ты расслабляешься в моих объятиях, — обратно лениво, словно кот, облокотился на перила, делая безразличный вид. Решил быть с ней немного откровенным до тех пор, пока она ничего не скрывает. После его слов, как он и ожидал, Ева застыла совсем растерявшись. Девушка только с третей попытки смогла выдавить из себя: