После каждого посещения Туртюфа добрая Каруду старалась узнать о встрече как можно больше, чтобы помочь не очень-то опытной любовнице. Ее интересовали мельчайшие подробности. Андэль добродушно и открыто отвечала на все вопросы…
– Мне всё равно, – отвечала юная люцея на оклик своей служанки.
– Любую работу ты должна поручать мне. Иначе нам несдобровать. Ты же знаешь Жуфисму! Я не хочу обслуживать матросов в портовой акелине!
– Прости меня, я не подумала, – согласилась Андэль.
– Хорошо, – кивнула подруга. – Скоро явится Туртюф, а ты еще совсем не готова. Пойдем, я натру тебя благовониями, нанесу на лицо краски и одену в плавы.
И Каруду потянула молодую люцею в дом, отрывая от любимого занятия. Андэль нехотя попрощалась с ростками жемчужин и покинула сад. Женщины узкими коридорами прошли в сводчатые купальни.
В купальнях акелины, выложенных зеленым мрамором, из львиных ртов струились воды, наполняя два небольших бассейна – с холодной и горячей водой. Кисейный парок от нагретого пола и воды тянулся вверх, к световому колодцу, и там нехотя исчезал. Две совсем юных люцеи не авидронского происхождения плескались в «холодном» бассейне. Обе походили на островитянок – низкорослые, черные и толстогубые. Они весело болтали на родном языке, издавая короткие грубые звуки. Зычный смех, отражаясь от глухих каменных стен, приобретал поразительную силу и гулкость и был слышен во всех соседних помещениях. Заметив вошедших, обнаженные веселушки испугались и смолкли. Выбравшись из бассейна, они быстро облачились в муслиновые туники и покинули купальни.
Каруду помогла авидронке раздеться и распустить волосы. При помощи изящного серебряного ковша, «сахарного камня» и губчатой рукавички помощница омыла кожу Андэль теплыми водами.
– Твоя кожа нежна и шелковиста, Андэль, как лепесток цветка, – сказала Каруду, поглаживая рукавицей плечи, спину и бедра девушки. – Только у авидронок может быть такая красивая кожа. Туртюф тебе об этом говорил?
– Говорил, – отвечала девушка. – Он говорил, что ни разу не встречал женщины с такой упругой и свежей кожей. Что кожу других женщин нужно натянуть на калатуши, ибо ни для чего другого она не годится.
Андэль рассмеялась, а Каруду вспыхнула и закусила губу. Андэль, не замечая оплошности, продолжала:
– А еще он говорил, что только лотус может быть прекрасней…
– И он прав, поверь мне, милая. Туртюф богат, словно Спиера, и много путешествовал. На его ложе, верно, имели счастие нежиться сотни женщин со всех уголков материка. Он в них разбирается лучше, чем они знают самих себя. Ты уже не раз смогла убедиться, насколько он опытен, искусен.
Каруду закончила омовение и насухо вытерла тело авидронки. Затем она наполнила ладонь душистым маслом и принялась старательно умащивать кожу юной красавицы. Руки, плечи, груди, живот, бедра, ягодицы… Андэль покойно нежилась, сладко млела от случайных касаний к чувствительным местам.
– Скажи, Туртюф любит ласкать твое тело? – спросила Каруду.
– Не знаю… Он делает это редко.
– И тебе нравится?
– Наверное.
Вскоре движения Каруду стали намеренными. Андэль несколько раз вздрогнула. Вздрогнула, но не отстранилась. Служанка действовала всё настойчивее и вот уже прикоснулась губами к плечу, потом к шее, к подбородку Андэль. Девушка лишь закрыла глаза от стыда и наслаждения.
Женщины акелины часто прибегали к взаимным ласкам. Сама Жуфисма не только этому не препятствовала, но и поощряла личным примером. Она полагала, что «купальные забавы» не способны утомить, а лишь разжигают страсть, прекрасно подготавливают к «общению» с мужчиной. Получая очередную неопытную девушку, Жуфисма, прежде чем подвергнуть ее истязанию грубой мужской силой, сначала передавала трепещущего птенца на «попечение» самым опытным любовницам, доброжелательным, искусным. Она считала, что только так можно заставить юную люцею познать себя и свое тело, только таким способом можно разбудить в ней настоящую женщину, искусительницу, лгунью – стойкую, неутомимую, мудрую. Не избежала подобных «уроков» и Андэль.
Старательные ласки и поцелуи Каруду разнежили Андэль, по всему ее телу разлился жар. Щеки и шея вспыхнули огнем. Однако когда подруга призывно поцеловала ее в губы, окатив лицо волной терпких запахов, идущих от густых смоляных волос, авидронка едва отвечала, проявляя обидную холодность. Каруду осуществила еще несколько осторожных вылазок и, наконец не показывая огорчения, успокоилась и вернулась к прежнему занятию.