И вот Шеридан на улице. Конечно, теперь он сильно опаздывает. Надо взять наемный экипаж. Вот только как потом расплатиться? А, там увидим! Шеридан останавливает проезжающую мимо карету и в течение трех часов ездит из одного места в другое. Да, никак, это Ричардсон шагает в толпе? «Дорогой мой, забирайтесь ко мне, я вас подвезу!» Так, а теперь поскорей завязать жаркий спор. Ричардсон вскоре начинает горячиться, выходит из себя. Шеридан притворяется рассерженным и обиженным. «Я не могу оставаться в одной карете с человеком, который позволяет себе такие выражения». С этими словами наш хитрец дергает каретный шнурок и выскакивает наружу. Ричардсон, все еще кипятясь, что-то кричит ему вслед через окно, затем с выражением торжества откидывается на сиденье, не подозревая, какую солидную сумму придется ему уплатить за проезд.
Смит спрашивает старого слугу Шеридана, можно ли что-нибудь предпринять, чтобы вызволить его патрона из денежных затруднений. Эдуарде же рассказывает ему в ответ, что на днях он обнаружил в щелях оконной рамы в спальне Шеридана скомканные банкноты: оказывается, подпивший гуляка, воротясь домой поздно ночью, понапихал их туда из карманов, чтобы не дребезжало стекло.
Однажды Анджело с Томом Кингом встречают на Пел-Мел знаменитого клоуна Гримальди, который подходит к ним с уморительным выражением восторга и изумления на лице. «О, какой ловкач есть этот Шеридан! Хотите, я вам рассказать? Bien done. Его никогда не заставать в театре, поэтому je vais chez lui — к нему домой, на Хертфорд-стрит, закутанный в пальто. У дверей я кричу: «Эй, domestique, слышишь меня?» — «Да». — «Пойди, любезный, и скажи своему хозяину, что внизу ждет мэр Стаффорда». Domestique бежит — и меня мигом приглашают в гостиную. Через минуту Шеридан оставляет своих гостей — у него, оказалось, званый обед — поспешно входит в гостиную, замирает как закопанный и, уставясь на меня, говорит: «Да как ты, Гримальди, смеешь играть со мной такая шутка?!» И, совсем разъярившись, кричит: «Вон отсюда, сударь! Прочь из моего дома!» «Исвиняюсь, — говорю я, закрывая дверь моей спина, — но я не уйду, пока вы не заплатил мне сорок фунтов». И тут я показываю на перо, чернило и бумага на столике в углу. «Вон все, что нужно! — восклицал я. — Выпишите-ка мне чек, и мэр уйдет vitement — entendez-vous? Если же нет, morbleu, я подниму такой...»
«О! — перебивает меня этот плут. — Раз уж, Гримальди, ты припер меня к стена, я пишу чек». И как будто он tres presse очень спешит, — он пишет чек, сует мне в руку и крепко пожимает ее. Я кладу чек в карман и, как птичка, лечу в банк. Там я говорю клерку: «Дайте мне, сударь, пожалуйста, четыре десятифунтовых банкноты». «Четыре десятифунтовых! — восклицает он, весьма удивленный. — Чек выписан только на четыре фунта!» Вот видите, каков ловкач этот Шеридан». Шеридан, которого очень потешила эта шутка, уплатил Гримальди остальной долг.
Шеридан не раз ссорился из-за денег с режиссером итальянской оперы Келли. Вот в каком тоне писал Майклу Келли Пик: «По поручению мистера Шеридана я выражаю его крайнее изумление по поводу письма, которое Вы сочли уместным написать. Ваши слова о том, что Вы-де «одалживаете ему сто фунтов, в которых он нуждается», он расценивает как оскорбление, а не как следствие непонимания, действительного или притворного, того предложения, с которым он обратился к Вам и которое состояло в том, что Вы должны фактически сократить свое жалованье в этом году на сто фунтов вследствие того, что в прошлом году вы, почти ничего не сделав для театра, получили в нем известную сумму денег, и уведомить о сем попечителей».
Однажды Шеридан задолжал три тысячи фунтов стерлингов труппе итальянской оперы. Оплата откладывается со дня на день, и артисты сносят эти постоянные отсрочки с христианским долготерпением. Но наконец даже они, при всей своей покладистости, взбунтовались. Собравшись вместе, они решают больше не выступать, пока им не заплатят. В субботу утром они вручают своему режиссеру Майклу Келли письменное заявление, что начиная с сегодняшнего вечера никто из них выступать не будет. Получив такое уведомление, Келли бросается в банкирскую контору Морлендов на Пел-Мел и просит предоставить театру ссуду для выплаты артистам хотя бы части жалованья, но, увы, неумолимые банкиры в ссуде наотрез отказывают. У них, как и у певцов, истощилось терпение, и они клятвенно заверяют Келли в том, что не ссудят больше ни шиллинга Шеридану и его театру, которые и так уже крупно задолжали банку.
Не в силах самостоятельно справиться с этой трудной задачей, Келли с тяжелым сердцем отправляется на Хертфорд-стрит к Шеридану, который к его приходу еще не вставал с постели. Келли просит передать Шеридану, что он пришел к нему по срочному делу, но ему еще пришлось больше двух часов промаяться в состоянии крайней тревоги, прежде чем Шеридан соизволил выйти из спальни. Келли сообщает Шеридану, что, если он не сможет достать три тысячи фунтов, театр придется с позором закрыть.