«Шутите, Келли! Три тысячи фунтов! Такой суммы нет в природе, — с полнейшим хладнокровием говорит Шеридан. — Вы любите Шекспира?»
«Конечно, люблю, — отвечает Келли. — Но какое отношение имеет Шекспир к трем тысячам фунтов или к певцам итальянской оперы?»
«У Шекспира есть одно место, — поясняет Шеридан, — которым я не устаю восхищаться. Помните, Фальстаф говорит: «Мистер Роберт Шеллоу, я вам должен тысячу фунтов». «Да, сэр Джон, — откликается Шеллоу, — и я прошу вернуть мне их сейчас же: я еду домой». «Это едва ли возможно, мистер Шеллоу»[79], — отвечает Фальстаф; вот и я говорю вам, мистер Майкл Келли, едва ли это возможно — добыть три тысячи фунтов».
«Тогда, сударь, не остается ничего другого, как закрыть оперу», — заявляет Келли и идет к двери, огорченный подобной беспечностью. В последний миг Шеридан, окликнув Келли, просит его подождать, звонит в колокольчик и требует карету. Затем он невозмутимо погружается в газету, тогда как Келли от волнения сидит как на иголках. Но вот карета подана, Шеридан приглашает Келли занять место рядом с ним и велит кучеру ехать к банкирскому дому Морлендов. Там он выходит, а Келли остается ждать в карете в состоянии крайнего нервного напряжения. Велики же были радость и изумление Келли, когда через четверть часа в дверях банка появился Шеридан с тремя тысячами фунтов в руках. «Таков был Шеридан. Он умел смягчать каменные сердца юристов. Ничего подобного земля не видывала со времен Орфея».
В забавах, как и в делах, Шеридан — воплощенная непринужденность. Он полон безудержного веселья. «О, как я мечтаю покататься по ковру с Шериданом!» — пишет его свояченица. Шеридан очень любит всевозможные импровизации, начиная с украшения блюда тушеной баранины по-ирландски и кончая устройством потешного боя с ослами, занимающими укрепленную позицию в канавах. «Он диво какой занятный! — говорит Джорджиана Девонширская о Шеридане, который гостит у нее в Чэтсуорте. — Представляете, он едет в Уэйрстей стрелять на приз серебряной стрелы; в нем столько мальчишеского!»
Ему редко удается удержаться от искушения опрокинуть лоток итальянца — продавца фигурок святых через парапет Вестминстерского моста, хотя потом он, конечно, с лихвой возмещает пострадавшему убытки. Они с Тикеллом постоянно переворачивают все вверх дном в домах знати; плещутся, как дельфины, во дворцовых прудах; переодеваются после обеда турками, а потом посылают за дамами, которым предлагают опознать своих супругов; прыгают через изгороди из ножей; инсценируют дуэли; притворяются мертвыми, после чего с пугающей резвостью вновь возвращаются к жизни; или же возбуждают ревность мужей, которые после всю свою дальнейшую жизнь живут счастливо и беспечально.
Шеридан резвится вместе с самым младшим поколением: то он наряжается полицейским, пришедшим арестовать леди Сефтон за участие в незаконных азартных играх, то он убеждает сентиментальную старую деву предать смерти любимого ее петуха, а затем прячется ночью у нее за кроватью и чуть слышно кукарекает, словно это явился призрак ее любимца. Келли попросил Шеридана дать ему легкую роль в спектакле «Славный день первого июня», и Шеридан, выполняя его просьбу, ввел сцену у домика, во время которой Келли должен с минуту пристально вглядываться, а потом изрекать: «А вон стоит домик моей Луизы; она, наверно, где-нибудь внутри или снаружи».
Явившись как-то раз на бал-маскарад в одеянии паломника, Шеридан до слез рассмешил своих знатных спутников, когда после минутного отсутствия появился без маскарадного костюма. В палате общин он потихоньку подполз к Денту, предложившему ввести налог на собак, и залаял у его ног. «Его легкомысленные выходки ужасны, — пишет Фокс Грею, — но в конечном счете он оказывается прав», а если мистер Фокс говорит «он прав», это означает «я с ним вполне согласен».
Хорас Уолпол отзывался об ирландском характере в следующих выражениях: «У этих ваших ирландцев сердца изменчивы, как небесный экватор; их головы постоянно пересекает плоскость эклиптики, искривляя их движение и путь».
Шеридану присущ дух трубадурской рыцарственности — он наотрез отказывается помогать принцу Уэльскому преследовать его несчастную жену, с жаром заявив, что никогда не поднимет руку на женщину, а ведь он необыкновенно предан этому принцу, про которого Уиндхем во время процесса над Уорреном Хейстингсом сказал, что лучше утонуть в Ганге, чем потерпеть кораблекрушение у берегов Уэльса.