Но после того как Том вновь женится, он пытается уговорить принца передать эту должность его сыну. Принц отказывается сделать это, мотивируя свой отказ единственно тем, что в свете репутации, которой пользуется Шеридан, «выбор его кандидатуры на эту должность не только оправдан, но и делает ему, принцу, честь».
Шеридан настраивает принца в пользу Фокса. Но хотя Шеридан не устает расточать по адресу Фокса похвалы, он расходится с вигским оракулом во взглядах. Шеридан отказывается поддержать его политику мира любой ценой и выступает за военные приготовления, осуществляемые Аддингтоном. Англия переживает трудное время. Стране угрожает французское вторжение. Шеридан не может одобрить компромисса с Наполеоном и не желает приветствовать его как освободителя народа. Он не щадя сил старается открыть своим соотечественникам глаза на то, какую опасность представляет этот завоеватель. «Разве мы не видим, — восклицает он, — что они посадили древо свободы в саду монархии, где оно продолжает приносить все те же редкие и роскошные плоды?.. Нет, не славы они ищут — они уже пресытились ею; и не территории они домогаются — захваченные территории уже стали для них бременем. К чему же тогда они стремятся? Они стремятся завладеть тем, что им действительно нужно: кораблями, торговлей, кредитом, капиталом. Да, они покушаются на жизненные основы Великобритании, на ее мышцы, кости и нервы, на кровь ее сердца». Только «самый низкий и подлый из людей» предпочтет приверженность какому-либо партийному принципу интересам надежной защиты Англии. Что до него, то он никогда не принесет интересы английского государства в жертву фракционности. Наполеон полностью изменил его взгляд на французскую революцию.
«Взгляните на карту Европы — это сплошная Франция! Мы можем измерить ее территорию, подсчитать ее население, но разве можно измерить безмерное властолюбие Бонапарта? Россия если и не подвластна ему, то, во всяком случае, — под его влиянием; Пруссия — вся в его распоряжении; Италия — его вассальное государство; Голландия — в полной его власти; Испания целиком зависит от его воли; Турция опутана его сетями; Португалия — у него под пятой. Видя все это, я без малейшего колебания отдаю свой голос за то, чтобы мы повысили свою бдительность перед лицом махинаций и происков этого властолюбца...».
И затем, оборачиваясь к Фоксу, он продолжает: «Я совершенно согласен с моим достопочтенным другом относительно того, что войны следует избежать, хотя он и не согласен со мной в оценке того, какие средства являются наилучшими для достижения этой цели. Если я высказываю мнение, расходящееся с его мнением, то делаю я это с болью душевной. Я отношусь к нему с безграничной любовью, привязанностью и уважением и буду питать к нему эти чувства по гроб жизни. Но мне думается, что из надменной заносчивости Бонапарата должен быть извлечен важный урок. Он называет себя орудием провидения — посланцем всевышнего, призванным... вернуть Швейцарии утраченное счастье и возродить величие Италии... Я полагаю, милостивый государь, что он действительно является орудием в руках провидения, призванным заставить англичан еще крепче полюбить свою конституцию и сплотиться вокруг нее с еще большей преданностью и сыновней заботой... Я полагаю также, что он являет собой орудие промысла божия, чье предназначение — побудить нас отказаться от нетерпимости в наших политических разногласиях и укрепить нашу решимость единодушно дать отпор любому нападению, которому мы могли бы подвергнуться. Если на нас нападут, то мой друг, я уверен, согласится с тем, что нам надлежит ответить на такое нападение с мужеством, достойным нашей родины, и с глубокой убежденностью в том, что страна, достигшая такого величия, не может искать спасения в самоуничижении, ибо, если бы мы даже согласились отказаться от всего, мы не обрели бы покоя и безопасности в нищенском существовании и жалкой покорности; наконец, милостивый государь, мой друг, как я уверен, согласится и с тем, что мы должны будем ответить на вызов с твердой решимостью или погибнуть самим, или защитить честь и независимость нашей родной страны».