Век Шеридана явно не отличался благонравием, хотя, надо сказать, его беспутство было вызвано не изнеженностью упадка, а полнокровностью избытка сил. Похищения, побеги, дуэли, интриги сменяли друг друга с калейдоскопической быстротой. В высшем свете царили весьма низкие вкусы: фешенебельный Мейфер, ввозивший из Франции буквально все, за исключением ее тонких манер, ухитрялся соединять нравы эпохи Ришелье с «элегантными» замашками голландского буржуа. Герцог Йоркский выставил герцогиню Гордонскую из обеденного зала Пантеона за то, что она сказала грубость по адресу леди Тирконелл; герцогини — сторонницы вигов и герцогини — поборницы тори шипели друг на друга, входя в гостиную; про Фокса в девяностые годы говорили, что его манеры значительно улучшились по сравнению с той порой, когда он плевал на ковер в доме лорда Шелберна. (Скучная благопристойность воцарилась лишь в следующем веке, после эпохи Регентства. Величайшими из всех мыслимых нарушений английских правил хорошего тона стали считаться следующие три преступления: есть с ножа, брать сахар или спаржу рукой и, самое страшное, плевать в помещении. Последнее из вышеперечисленных преступлений преследовалось с такой педантичной последовательностью, что во всех лондонских домах едва ли сыскалась бы хоть одна плевательница.)
Идеи Руссо носились в воздухе, а вольность нравов доходила до крайности. В эпоху, когда, по словам Честерфилда, «сыновья сильных мира сего женились на дочерях выскочек», красота и талант пускались во все тяжкие. Откуда ни возьмись, появлялись дети загадочного происхождения, которых матери обменивали, возвращали отцам или тайно отдавали на воспитание в подходящую семью. Амурных историй было великое множество, но любовь стала редкостью, и порыв подлинной страсти вскоре вдребезги разбивал фарфоровых пастушков и пастушек. Семейные радости влекли современников Шеридана куда меньше, чем их предков с полсотни лет назад; впрочем, герцогиня Девонширская, заполнявшая свою жизнь литературными и сердечными увлечениями, подала смелый пример — кормила грудью своих детей; в дальнейшем этому примеру последовала миссис Сиддонс, чем навлекла на себя дружные насмешки всего актерского состава Друри-Лейна.
Женщины играли видную роль не только в сфере искусства и литературы, но также и в сфере филантропии и политики. Французская революция возвестила эру женщины, эру женского взгляда на вещи, так что «Права женщины», вышедшие из-под пера Мэри Уоллстонкрафт Годвин, стали в один ряд с «Правами человека» Томаса Пейна.
Каков бы ни был этот век, но, начавшись с Болингброка, он перед своим завершением подарил миру Шелли. Тем не менее георгианская эпоха представляла собой карнавал необузданной плоти, среди главных участников которого мы видим Шеридана и его друзей.
КНИГА ВТОРАЯ. ШЕРИДАН-ДРАМАТУРГ
ГЛАВА 1. ПОРТРЕТНАЯ ГАЛЕРЕЯ
Первым в нашей галерее идет его преподобие Томас Шеридан, доктор богословия и друг Джонатана Свифта. Каламбурист, шутник, скрипач и балагур, человек безнадежно непредусмотрительный и начисто лишенный такта, охотник, лингвист и любитель розыгрышей, переводчик классиков, насквозь пропитанный книжной премудростью, но совершенно не знающий людей, он положил начало литературной традиции Шериданов.
Сей учитель из Драмлейна являл собой фигуру совершенно в духе Рабле, хотя при этом он прежде всего был большим любителем научных знаний и, по словам Свифта, «несомненно лучшим наставником юношества в наших краях, а может быть, и во всей Европе, а также непревзойденным знатоком греческого и латыни». Все тот же Свифт называл его «человеком здравомысленным, скромным и добродетельным, обладающим лишь одним большим недостатком — женой с четырьмя детьми», недостатком, имеющим себе одно-единственное оправдание: школьному учителю положено быть женатым.