Тем временем темнеет. Юарт приносит наверх, в комнату, свечи, и дуэлянты приступают к поединку, теперь уже вполне серьезно. (Кстати, на дуэли присутствует врач, некий Смит.) Представим себе это зрелище: мечущиеся по стенам тени, грозный блеск скрещивающихся шпаг, внезапная стремительная атака, гневные препирательства участников; сцена освещается дрожащим пламенем свечей, а снизу доносится мирный шум и гам повседневной жизни таверны.
Сильным ударом Шеридан отводит острие шпаги противника далеко в сторону, делает шаг вперед и, перехватив вооруженную руку (или эфес шпаги) Мэтьюза, приставляет острие своей шпаги к его груди. Найт бросается к сражающимся и с возгласом «Не убивайте его!» хватает Шеридана за руку. Шеридан старается освободить руку и твердит, что шпага Мэтьюза в его власти. Мэтьюз дважды или трижды восклицает: «Прошу пощады!» Сражающихся разводят в стороны. Найт тотчас же говорит: «Ну вот, он попросил пощады, и делу конец». Юарт замечает в ответ, что, когда Шеридан завладел шпагой Мэтьюза, Найту не следовало вмешиваться, поскольку победитель не пытался пронзить грудь побежденного. Найт признает, что поступил неправильно, но оправдывает свой опрометчивый поступок стремлением помешать кровопролитию. Тут Мэтьюз намекает, что, вмешавшись, Найт оказал услугу, скорее, Шеридану. Тогда Найт официально заявляет, что перед тем, как он вмешался, Шеридан владел обеими шпагами. Мэтьюз же, который, как видно, упорно стремится представить происшествие в ином свете, указывает, что шпага все время оставалась у него в руке. Вне себя от гнева Шеридан клянется, что или Мэтьюз сейчас же отдаст ему свою шпагу и он сломает ее, или — к бою; он готов возобновить поединок. Мэтьюз драться отказывается и по настоянию Шеридана бросает шпагу на стол. Шеридан ломает ее и швыряет обломок с эфесом в дальний угол комнаты. Мэтьюз громко ропщет. Шеридан берет шпагу у Юарта и, протягивая свою собственную Мэтьюзу, заверяет его своей честью, что никогда не станет рассказывать о том, что произошло.
«А я никогда не обнажу шпаги против человека, который даровал мне жизнь», — заявляет Мэтьюз, но продолжает протестовать против унижения, которому его подвергли, переломив его шпагу. Юарт предлагает ему пистолеты, и Мэтьюз вступает в пререкания с ним: «Если станет известно, что мою шпагу сломали, я нигде носа показать не смогу. Такого никогда еще не бывало. Это отменяет все обязательства...» и т. д. и т. п.
Наконец стороны договариваются вовсе не упоминать о дуэли. С этим вопросом покончено. Теперь Шеридан спрашивает, не кажется ли Мэтьюзу, что он должен дать ему, Шеридану, еще одну сатисфакцию. Поскольку Мэтьюзу не придется компрометировать себя, он полагает, что Мэтьюз не замедлит дать ее. Мэтьюз отказывается, выдвигает условия. Шеридан настаивает: он не уйдет отсюда, пока дело не будет улажено. После долгих препирательств и с большой неохотой Мэтьюз пишет извинительное письмо для опубликования в «Бат кроникл»: «Придя к убеждению, что порочащие выражения, в которых я отозвался о г-не Шеридане, были продиктованы гневом и превратными представлениями, я отказываюсь от моих порочащих высказываний о нем и покорнейше прошу у него прощения за мое объявление».
Впрочем, впоследствии Мэтьюз утверждал, что он никогда не молил Шеридана о пощаде, что Шеридан сломал его шпагу без всякого предупреждения и что извинительное письмо он написал исключительно из великодушия, так как Шеридан отказался от своих требований.
Во вторник днем оба брата, усталые после своей лондонской эскапады, явились в дом на Кингсмид-стрит в Бате. Шеридан с гордостью демонстрирует своим сестрам извинительное письмо и сразу же отсылает его в типографию.
В Бате только и разговоров, что о поединке. Газеты смакуют эту сенсационную новость, безбожно извращая истину. Согласно их сообщениям, дуэль произошла на два дня раньше, чем на самом деле. Шеридан пронзен шпагой. Мэтьюз и Найт бежали во Францию. «Бат кроникл» незамедлительно опровергает эти слухи. Победитель вызывает всеобщее восхищение. А когда Мэтьюз останавливается в Бате по дороге в Уэлс, его обливают презрением и всячески избегают.
В самый разгар всей этой сумятицы возвращается отец-латинист. Если ему очень не понравилась история с побегом, то дуэль — это уж черт знает что! Но Чарлзу удается убедить его, что все действия Дика носили характер благородного донкихотства и что лондонский эпизод являлся абсолютной необходимостью. Теперь же фамильная честь восстановлена. Но Шеридана-родителя неизменно выводят из себя две вещи. Во-первых, расходы: защита фамильной чести, оказывается, требует немалых денег, и ему присылают многочисленные счета, причем не только за кареты и оружие. Во-вторых, любовная история этого вертопраха с мисс Линли. И вот «зеленая комната» театра начинает искать повода для ссоры с оркестром. Старый Шеридан считает, что он занимает более высокое общественное положение, чем какой-то музыкант. Ведь еще в своем «Плане образования», опубликованном в 1769 году, он отмечал, что увлечение музыкой «зачастую побуждает порядочных людей вращаться в таком обществе, от которого они, не будь этого увлечения, держались бы подальше». В соответствии с этим он пытается прекратить знакомство с семейством Линли и запрещает Дику видеться с мисс Элизабет Линли. Но влюбленные часто встречаются и переписываются — тайком от окружающих.