Что бы там ни говорилось, но одному делу, защите Ирландии, Шеридан был предан всей душой. Он поставил на службу интересам этой несчастной страны все свое красноречие. Ирландия имела свой независимый парламент, но английские тарифы по-прежнему связывали по рукам и ногам ее торговлю. Бедственное положение страны порождало беспорядки, бунты. Тогда Питт взял на себя задачу обеспечения для Ирландии взаимовыгодной торговли. На этот шаг он пошел не по принципиальным соображениям, а по причине назревшей необходимости принимать срочные меры. Руководствовался он при этом, несомненно, добрыми намерениями, но практический способ претворения их в жизнь широко открывал дверь для злоупотреблений. К одиннадцати его первоначальным предложениям было присовокуплено в ходе обсуждения в палате общин целых шестнадцать новых (после чего палата отложила их рассмотрение). Четвертое предложение серьезно ограничивало ирландскую независимость; ряд других был продиктован стремлением выторговать у Ирландии за те блага, которые она должна была получить в соответствии с предложениями Питта, обязательство оказывать Англии военную и военно-морскую поддержку в мирное время. Ирландии, пылко говорил Шеридан, предлагают «безумную вещь — бороться за укрепление своих собственных оков. Ее, только что избавившуюся от пут и кнута, обхаживают теперь, как горячую, норовистую лошадь, которую трудно поймать; вот почему министру по делам Ирландии поручено вернуться в поле, успокоить и уговорить ее, держа в одной руке торбу, а в другой узду, дабы накинуть ее на голову лошади, как только она потянется к овсу».
Щедрость Питта по отношению к Ирландии не являлась бескорыстным благодеянием. Его подвела политическая неопытность: стараясь угодить обеим сторонам, он в конце концов навлек на себя неудовольствие и Ирландии, протестовавшей против ограничения ее торговли, и Англии, считавшей монополию торговли своим священным правом. Это дало лорду Мэнсфилду повод пошутить: «Нет, Питт все-таки не великий министр; впрочем, он великий юный министр».
12 мая 1785 года Питт открыл прения по Ирландскому биллю; памятная дискуссия, происходившая при переполненной палате, затянулась до восьми часов утра. Фокс обвинил Дженкинсона, наперсника короля, в том, что он взял на себя роль суфлера, подсказывающего ораторам из-за кулис; Дженкинсон не ответил на это обвинение. 19 мая обсуждение возобновилось, и страсти накалились еще сильней. Берк рвал и метал, дав волю своему гневу. «Не позавидуешь статуе, у которой такой пьедестал, но не позавидуешь и пьедесталу, на котором стоит такая статуя», — заявлял он. «Мой единственный пьедестал — это британская конституция!» — восклицал Фокс, и так далее и тому подобное, сплошные личные выпады и взаимные обвинения. 30 мая Шеридан призвал палату вернуться к рассмотрению существа дела. Он подверг сокрушительной критике те положения билля, которые фактически обязывали Ирландию предоставлять Англии военную поддержку на море и на суше. Щедрости, великодушия тут нет и в помине, утверждал он; налицо низкая сделка. Все оказалось обманом, ложью, надувательством. «Новый план урегулирования торговли преподносят ирландцам как великое благодеяние, а к этому плану присоединяют, под видом коммерческого правила, требование, чтобы они отказались от своей конституции. Налицо ни больше ни меньше как прямое мошенничество, обман и грабеж: у Ирландии отнимают все полученные ею торговые преимущества, а заодно и конституцию, которая гарантирует ей эти преимущества, а взамен не дают ничего, кроме права вызвать ненависть нашей страны, попытавшись конкурировать с ней, что не принесло бы Ирландии никакой выгоды, но могло бы повредить интересам Великобритании».
Речь Шеридана произвела большое впечатление и получила широкую известность. В Дублине ее напечатали в форме памфлета. Миссис Шеридан, находившаяся в тот момент в Кру-хилле, писала: «Мне рассказывали, что Шеридан произнес лучшую речь по ирландскому вопросу и что это было нечто неслыханное. Я же здесь ничего не слышу, кроме похвал, которые он расточает мне и которые (между нами говоря) доставляют мне большое удовольствие, хотя и исходят от собственного мужа». Когда же в августе все предложения Питта были неожиданно отвергнуты в ирландском парламенте, свидетель этого краха в ликующих выражениях писал Шеридану: «Тысяча поздравлений! Мы пожинаем плоды полной победы». За Шериданом укрепилась репутация человека, провалившего Ирландский билль в палате общин.