Шериф Чарли Свон
Шериф встряхнул рукой, бросая мимолетный рассеянный взгляд на часы. Пора отправляться домой. Он закрыл пухлую синюю папку и хлопнул по ней ладонью. Взгляд его стал напряженным - между сведенных бровей залегла глубокая складка. В ноябре темнеет рано, к тому же небо еще с утра было затянуто тяжелыми свинцовыми тучами, отчего не поздний еще вечер вдруг спустился на город иссиня-черной мглой. Тусклый свет одинокой казенной лампочки делал цвет лица Чарли нездоровым - желтушно-землистым. Черные тени резче обозначали наметившиеся морщины и набрякшие от хронического недосыпа веки. Немного подумав, Чарли поднялся со скрипучего стула и, выпотрошив в неопрятную кружку с отбитой ручкой и засохшими коричневыми потеками два пакетика сублимированного кофе, отправился к кулеру. Всего-то и надо было пройти несколько шагов по гулкому пустому коридору, но и этот привычный маршрут вызывал лишь усталое раздражение. Вернувшись в кабинет, неизвестно чем раздосадованный мужчина закрыл дверь на ключ и опустил пластиковые жалюзи и на двери и на окна, отгораживаясь целиком от внешнего мира. Отхлебнув горячего напитка, он поморщился - редкостная гадость. Шериф замер, наклонившись над кружкой, не замечая, что керамика обжигает ладони. Неизвестно, что он пытался рассмотреть там - в этом маленьком колодце, наполненном до краев черно-бурой жидкостью... за какие пределы стремился проникнуть его разум? Но кофе, как поблекшее зеркало, отражало только усталые мужские глаза, да лоб, да завитки жестких черных волос над ним. Ранняя седина посеребрила его виски. Еще в прошлом году он заметил неумолимые признаки надвигающейся старости, и лишь усмехнулся своему отражению в пыльном, забрызганном мелкими капельками зубной пасты зеркале. После скоропалительного замужества Беллы и ее отъезда он не обременял себя наведением порядка в своей холостяцкой берлоге. Временами ему становилось стыдно - когда Сью неодобрительно качала головой, разгребая в мойке на кухне горы немытой посуды, и тогда, скрепя зубами, он надраивал дом до блеска, отчаянно сожалея о том, что тратит свой единственный законный выходной на опостылевший быт, вместо того, чтобы, глядя на замерший поплавок и вдыхая влажный, отдающий тиной и прелыми камышами запах стоялой воды, предаваться любимому увлечению. Но несмотря на полное наплевательство к собственному комфорту, на участке Чарли не терпел беспорядка. И скрупулезно следил, чтобы все инструкции выполнялись, графики соблюдались и бумажки всегда находились на своих местах. Ведь порою от этого могла зависеть чья-то жизнь... Дом - работа, работа - дом... Однообразные, унылые будни... кажется, что так было всегда... с того самого момента, как Рене, забрав дочь, покинула неприветливый угрюмый Форкс. Оставив на память о себе лишь пухлый альбом с фотографиями да выкрашенные в ядовитый желтый цвет навесные кухонные шкафчики. Она считала, что этот цвет привносит немного солнечного света в их дом... Ей этого так не хватало. Когда-то, когда они только познакомились, она сама была светлой, неземной, будто поцелованной солнцем. Она носила плетеный ободок на распущенных пушистых волосах, и вся одежда ее была такая - летящая, воздушная... Нет, она не была хиппи, с их бесконечно свободолюбивыми пацифистскими взглядами, но какая-то внутренняя, почти детская непосредственность, легкость в суждениях и неисчерпаемый оптимизм делали ее невероятно привлекательной. Чарли рядом с ней даже дышал по другому - полной грудью, впитывая в себя все яркие краски, все бушующие эмоции, всю красоту мира. Он был совсем другим. Откровенным интровертом: нелюдимым, сосредоточенным, замкнутым. Он не то чтобы сторонился людей, скорее, предпочитал наблюдать за ними со стороны и делал весьма проницательные выводы. Ничто не могло укрыться от его внимательного взгляда: мимика, неосознанные движения, нечаянные жесты... ему даже не нужно было слышать о чем говорят объекты его наблюдений, чтобы понять их истинные стремления и мотивы. С возрастом эта способность только возрастала. И весьма помогала Чарли преуспевать в раскрытии самых безнадежных на первый взгляд дел. Подчиненные подтрунивали над ним, рассуждая за глаза, что шеф не особо-то и силен в криминалистической науке, просто в очередной раз «проинтуичил». Тем не менее, все признавали, что свою работу шериф Свон выполнял на редкость добросовестно, пусть и не всегда в строгом соответствии с буквой Закона. За окнами разбушевалась пыльная буря, предвестник скорой грозы. Вот уже первые тяжелые капли со звонким стуком ударяли по обитой железными профлистами крыше участка. Такая же буря выстужала душу шерифа, взметнув из самых потаенных уголков памяти болезненные воспоминания: Тогда, почти двадцать пять лет назад, он впервые чувствовал себя открытым всему миру, с удивленным недоверием прислушиваясь к самому себе. В конце концов он понял, что эта невероятная девушка с глазами, как озера - голубыми, летящей походкой ворвавшаяся в его жизнь, предназначена ему судьбой. Он серьезно так думал. И поэтому яростное сопротивление родителей Рене не помешало им, наплевав на все запреты и чаяния родных по поводу ее блестящего будущего, сбежать и зарегистрировать брак. Чарли всеми силами старался быть для нее всем: другом, мужем, любовником... даже ломая себя, переступая через свои принципы. Но вскоре он понял, что это так же тщетно, как удержать в руках воздушное, белоснежное облако... вот оно: кажется таким реальным и осязаемым, а протяни руки... если и дотянешься - оно растворится, ускользая сквозь пальцы... Ему не составило труда догадаться однажды, что легкость, присущая Рене, распространялась так же и на отношения с другими представителями противоположного пола. Он был обескуражен и растоптан, когда Рене спустя месяц с начала их совместной жизни, вернувшись под утро, разрыдалась у него на плече: растрепанная, с припухшими губами и размазанной помадой. От нее разило алкоголем. Он не стал ее ни о чем расспрашивать, решив, что какой-то подонок воспользовался ее нетрезвым состоянием против ее воли. Это укрепило Чарли в мысли, что стоит продолжать карьеру в полиции, потому что к тому моменту он был лишь патрульным и не планировал надолго задерживаться на госслужбе. Несомненно, этот роковой случай стал определяющим в судьбе шерифа. Он твердо вознамерился найти и покарать преступника. Даже позднее, когда он с неприятным удивлением обнаружил, что Рене как-то уж очень быстро оправилась от случившегося, и даже более того - это нисколько не повлияло на ее тягу к подобного рода приключениям, и когда внутренний голос его не просто подсказывал, а вопил о том, что она лукавила тогда, заливаясь пьяными слезами... даже тогда он не отказался от своего намерения. А уж когда узнал, что его молодая жена беременна... Он всеми силами пытался унять терзавшие его смутные сомнения. И даже самому себе не хотел признаться, что подозревает... Только когда их малышке, исполнился год, и черты лица ее обозначились довольно внятно, Чарли вздохнул с облегчением: определенно, Белла - его дочь. Но доверие между супругами было уже окончательно подорвано. Чарли снова замкнулся в себе, все больше погружаясь в «болотную трясину» - как выражалась Рене, которой эта скука смертная опостылела до омерзения. Она так и не узнала, что муж отыскал-таки того самого первого ее случайного любовника и о чем был состоявшийся между мужчинами разговор. В конце концов она не выдержала. Хотя Чарли был настроен сохранить семью ради подрастающей дочери, но Рене была непреклонна, и он сдался. Уступил ее воле, понимая, что в той атмосфере, которая сложилась в их доме, маленькой Изабелле вряд ли будет уютно и спокойно. На протяжении всех последующих лет он настороженно следил за формировавшимся характером девочки, молясь всем богам, чтобы она не унаследовала легкомысленность своей матери. А когда Белла са