бъекты его наблюдений, чтобы понять их истинные стремления и мотивы. С возрастом эта способность только возрастала. И весьма помогала Чарли преуспевать в раскрытии самых безнадежных на первый взгляд дел. Подчиненные подтрунивали над ним, рассуждая за глаза, что шеф не особо-то и силен в криминалистической науке, просто в очередной раз «проинтуичил». Тем не менее, все признавали, что свою работу шериф Свон выполнял на редкость добросовестно, пусть и не всегда в строгом соответствии с буквой Закона. За окнами разбушевалась пыльная буря, предвестник скорой грозы. Вот уже первые тяжелые капли со звонким стуком ударяли по обитой железными профлистами крыше участка. Такая же буря выстужала душу шерифа, взметнув из самых потаенных уголков памяти болезненные воспоминания: Тогда, почти двадцать пять лет назад, он впервые чувствовал себя открытым всему миру, с удивленным недоверием прислушиваясь к самому себе. В конце концов он понял, что эта невероятная девушка с глазами, как озера - голубыми, летящей походкой ворвавшаяся в его жизнь, предназначена ему судьбой. Он серьезно так думал. И поэтому яростное сопротивление родителей Рене не помешало им, наплевав на все запреты и чаяния родных по поводу ее блестящего будущего, сбежать и зарегистрировать брак. Чарли всеми силами старался быть для нее всем: другом, мужем, любовником... даже ломая себя, переступая через свои принципы. Но вскоре он понял, что это так же тщетно, как удержать в руках воздушное, белоснежное облако... вот оно: кажется таким реальным и осязаемым, а протяни руки... если и дотянешься - оно растворится, ускользая сквозь пальцы... Ему не составило труда догадаться однажды, что легкость, присущая Рене, распространялась так же и на отношения с другими представителями противоположного пола. Он был обескуражен и растоптан, когда Рене спустя месяц с начала их совместной жизни, вернувшись под утро, разрыдалась у него на плече: растрепанная, с припухшими губами и размазанной помадой. От нее разило алкоголем. Он не стал ее ни о чем расспрашивать, решив, что какой-то подонок воспользовался ее нетрезвым состоянием против ее воли. Это укрепило Чарли в мысли, что стоит продолжать карьеру в полиции, потому что к тому моменту он был лишь патрульным и не планировал надолго задерживаться на госслужбе. Несомненно, этот роковой случай стал определяющим в судьбе шерифа. Он твердо вознамерился найти и покарать преступника. Даже позднее, когда он с неприятным удивлением обнаружил, что Рене как-то уж очень быстро оправилась от случившегося, и даже более того - это нисколько не повлияло на ее тягу к подобного рода приключениям, и когда внутренний голос его не просто подсказывал, а вопил о том, что она лукавила тогда, заливаясь пьяными слезами... даже тогда он не отказался от своего намерения. А уж когда узнал, что его молодая жена беременна... Он всеми силами пытался унять терзавшие его смутные сомнения. И даже самому себе не хотел признаться, что подозревает... Только когда их малышке, исполнился год, и черты лица ее обозначились довольно внятно, Чарли вздохнул с облегчением: определенно, Белла - его дочь. Но доверие между супругами было уже окончательно подорвано. Чарли снова замкнулся в себе, все больше погружаясь в «болотную трясину» - как выражалась Рене, которой эта скука смертная опостылела до омерзения. Она так и не узнала, что муж отыскал-таки того самого первого ее случайного любовника и о чем был состоявшийся между мужчинами разговор. В конце концов она не выдержала. Хотя Чарли был настроен сохранить семью ради подрастающей дочери, но Рене была непреклонна, и он сдался. Уступил ее воле, понимая, что в той атмосфере, которая сложилась в их доме, маленькой Изабелле вряд ли будет уютно и спокойно. На протяжении всех последующих лет он настороженно следил за формировавшимся характером девочки, молясь всем богам, чтобы она не унаследовала легкомысленность своей матери. А когда Белла сама приняла решение переехать жить к нему - в семнадцать лет, уже почти заканчивая школу, с удовлетворением констатировал - она серьезная, вдумчивая и ответственная девушка. Как камень с плеч. Со временем он простил Рене, искренне, от души. Пропустив через себя столько пагубных людских страстей, разрушительных, преступных, сломав всю голову в определении мотивов, толкающих оступившихся на скользкий путь, он научился быть терпимее, он научился признавать за людьми право на ошибки. Их поспешный брак был ошибкой. Да. Чарли вздохнул, отодвинул кружку с остывшим противным кофе и с силой потер глаза, с наслаждением вдавливая ладонями опухшие веки, пока слезы не потекли и в черноте не заплясали зеленые концентрические круги. Потом усиленно сморгнул, разгоняя белесую пелену, лишающую его четкости зрения. И снова потянулся к синей папке на столе. Он боялся. Сейчас он это осознал это совершенно отчетливо. Когда в его доме появился Эдвард Каллен, Чарли сначала почувствовал смутное беспокойство, которое со временем оформилось в стойкую неприязнь. Чарли вдруг понял, что не может разглядеть намерений этого странного бледного парня: его лицо всегда оставалось бесстрастным, спокойным, как застывшая маска. Идеальная, но совершенно бесчувственная. Что у него на уме? Может, он принимает наркотики? Чарли чувствовал себя крайне некомфортно в обществе сына доктора Каллена, хотя до сих пор вполне лояльно относился к этой семье. Теперь же он стал пристально наблюдать за ними. Наблюдать и тщательно фиксировать все странности. А их оказалось немало. Когда Белла, рассорившись с Эдвардом, поспешно побросала вещи в сумку и уехала в ночь в слезах и в истерике, Чарли чуть с ума не сошел. К тому времени он уже привык к присутствию дочери в его жизни, почувствовал, что тот панцирь, в который он упорно упрятывал свою душу все эти долгие годы, понемногу истончается, и это было снова очень больно - осознать вдруг, что ты больше не нужен... Но он смирил свои отцовские чувства, в самом деле - нельзя же быть таким эгоистом. Дочь давно выросла... а он и не заметил как. В большей степени этому осознанию способствовала... Элис. Чарли не мог простить этому бледному флегматику то, что раз за разом Белла влипала в престранные передряги, оканчивающиеся физическими увечьями. Как тогда... в отеле Феникса... Как-то уж очень к месту там оказался доктор со своим сынишкой... Сейчас в синей папке лежал смятый листок экспертизы осколков, которые Чарли умудрился незаметно изъять с места происшествия - краска. Кто-то умышленно залил весь лестничный пролет бутафорской кровью, искусно имитируя падение с высоты, так что бы у полиции не возникло сомнений: все произошедшее - банальный несчастный случай. Белла получила травмы где-то в другом месте... Где? Когда Чарли узнал об этом, он был взбешон. Надеясь получить ответ от самой дочери, он запер ее под домашний арест, но она упорно молчала... вот тогда и появилась в их доме сестра Эдварда... и Чарли неожиданно понял, что готов терпеливо сносить сам факт существования бойфренда дочери, только потому, что есть она - его сестра... Маленькая, хрупкая, такая же неестественно бледная, как и остальные члены семьи Каллен, она весьма смутила строгого шерифа лукавым прищуром огромных янтарных глаз... а запах! Чарли, прикрыв глаза, чуть улыбнулся, вспомнив крошечные нежно-лиловые соцветья ночных фиалок, раскрывающих свои лепестки только с заходом солнца... так пахла Элис - морозной цветочной свежестью. И когда Каллены внезапно исчезли, он почувствовал, к своему стыду, невероятное облегчение - впору было отправляться в резервацию и праздновать с индейцами, даже не смотря на то, что дочь была погружена в пучину черного отчаяния - он хотел, чтобы она избавилась от этого наваждения... так же как и он сам... Но помимо своей воли, он вдруг ловил себя на мысли, что сердце как-то неловко прижимается к ребрам, и саднит... саднит каждый раз, когда он вспоминал об Элис. А вспоминал он часто... можно сказать - не забывал.