Алексей Притуляк
ШЕРИФ
Позёмка ползла навстречу десятками белых змей, что шипели, извивались и норовили укусить. Шерстяные штаны кое-как спасали от ледяных зубов, но противоядия почти не оставалось — глоток-другой бренди ещё булькали в кожаной фляге, притороченной к седлу, оставленные на самый крайний случай, когда станет уже совсем невмоготу терпеть укусы.
Метель не прекращалась третий день. Это ещё не много, эка невидаль три дня. Не так уж редки и недельные метели, а бывали и по десяти дней, до самого полнолуния.
Тракт замело напрочь, двигаться приходилось ориентируясь на вехи. Но наставлены они не часто, так что в диком кружении снежных вихрей немудрено было потерять дорогу.
Словно чтобы убедиться, что зад его ещё не примёрз к седлу, шериф Коддел поелозил, повертелся. Потом оглянулся на человека, кое-как бредущего позади, по колено в снегу. Руки его были связаны, другой конец верёвки — привязан к шерифову седлу. Он часто дышал, лицо, перекошенное смертельной усталостью, не хранило на себе никакого выражения, а отупелый взгляд не отрывался от снежного наста, по которому ползли и ползли навстречу белые змеи.
— Если хочешь передохнуть, мы можем остановиться, — крикнул Коддел сквозь завывание ветра. — Эй!
Пленник не отозвался. Наверное, у него не оставалось на это сил.
Его звали Дриф. Он был единственным, кто уцелел из шайки Хромого Ги, после того, как Коддел с кнехтами фурста Надберта перехватили их в Белевиндском лесу. Кнехты хотели забрать пленника себе, но Коддел не уступал. В конце концов, им досталась вся добыча, пусть и не богатая — несколько марок серебром, горстка медных монет, бочонок пива да кое-какое оружие, — так что Коддел считал пленника своим по праву. Кнехты тоже упёрлись, и их была дюжина против одного Коддела. Их капитан — человек, кажется, не злой и не жадный — по-доброму предложил решить спор партией в кости, выставив против пленника свою почти полную флягу бренди. Судьба была благосклонна к шерифу: выпало семь против пяти, так что после партии у него были и Дриф, и фляга. Теперь в ней плескалась лишь пара глотков, но и пути оставалось не больше десятка миль — можно продержаться. Бедняге Дрифу бренди не нужно — ему и так жарко: попробуй-ка пройти хоть сотню шагов по этой рыхлой снежной целине.
Коддел остановил коня. С неохотой стянув с руки рукавицу, поковырялся в бороде и усах, отдирая кусочки наледи.
Почувствовав, что натяжение верёвки ослабло, пленник тоже немедленно остановился, пошатываясь, поднял невидящий взгляд, несколько мгновений бездумно смотрел на шерифа, а потом повалился в снег.
Коддел слез с коня, достал из седельной сумки несколько сухарей и ломоть замёрзшего варёного мяса. Кинжалом отхватил кусок, сунул в рот. Тут же адски заломило зубы, пришлось перекатывать кусок от щеки к щеке. С тех пор как в стычке у Моллокского брода толстяк Ширдуэл рукоятью меча рассадил шерифу щёку и раскрошил несколько зубов, рот его не переносил ни слишком горячего, ни очень холодного. Давно пора было пойти к старой Луме и повыдёргивать обломки, но шериф боялся этой проклятой боли, когда бабка станет спицей с крючком на конце ковырять у него во рту. Уж лучше так…
Он подошёл к пленному, присел рядом на корточки. Отхватил ещё кусок мяса и сунул в рот Дрифу.
Так сидели почти полчаса, молча, медленно расправляясь с мясом и сухарями, запивая жалкую снедь прокисшим пивом.
— Осталось недолго, — сказал Коддел.
— Плевать, — был ответ.
— Ну… это… — Коддел не нашёл слов на эту краткую отповедь. — Хотя бы отогреемся.
— На виселице всё едино, — криво усмехнулся Дрифт.
— Ну… Не я подвёл тебя под верёвку. Ты сам.
— А я тебя и не виню.
— А себя?
— Плевать. Моих только жалко. Брат у меня… того. Сестра больная. И мать с ними одна.
— Раньше надо было думать, — пожал плечами Коддел.
Многие из пойманных вот так же начинали вспоминать своих несчастных родственников, пытались давить на жалость. Коддел давно привык. Впрочем, Дриф, кажется, не делал попыток растрогать шерифову душу.
— Вот я и думал, — буркнул он и отвернулся, давая понять, что разговаривать больше не намерен.
— Ладно, однако, надо двигаться дальше, — сказал Коддел, помолчав. — И про виселицу ты не тужи, это совсем не обязательно, что тебя вздёрнут. Фурст у нас добрый. Ну, отхватят руку… клеймо на лоб…
Дриф саркастически покривился, ничего не сказал. Коддел и сам не был уверен, что нашёл правильные слова и что прозвучали они не идиотски и не издёвкой, которой он не предполагал. Он не испытывал к пленнику ни ненависти, ни презрения, ни… никаких, в общем, особенных чувств он не испытывал. Ну, полихачил человек, пощипал купцов по дорогам, может, бывало и кровушкой снег перекрашивал. Теперь вот попался и должен за всё ответить. За каждый шаг в этой жизни приходится однажды отвечать. Ни издеваться, ни насмехаться над ним Коддел и в мыслях не держал. Он просто делал свою работу и выполнял повеление своего фурста.