– Что вы предлагаете?
– Мне известно, где ее комната. Туда можно забраться с крыши пристройки. Я предлагаю, чтобы мы с вами отправились туда нынче ночью и попытались проникнуть в самую сердцевину тайны.
Надо признаться, мне не очень улыбалась эта перспектива. Старый дом, как-то связанный с убийством, его необычные, пугающие обитатели, бог знает какие опасности на пути, наше предприятие, сомнительное с точки зрения закона, – все это остужало мой пыл. Однако, выслушав холодно-бесстрастные рассуждения Холмса, ты уже не представлял, как можно отвергнуть его авантюру, в чем бы она ни заключалась. Было ясно, что если успех достижим, то лишь этим единственным способом. Я молча пожал Холмсу руку. Жребий был брошен.
Однако судьба уготовила нашему расследованию иной, не столь авантюрный финал. Около пяти, когда начали сгущаться мартовские сумерки, в нашу комнату ворвался взволнованный поселянин.
– Они уехали, мистер Холмс. Сели в последний поезд. Леди сбежала – я привез ее в кэбе. Она внизу.
– Отлично, Уорнер! – Холмс вскочил на ноги. – Ватсон, картина проясняется на глазах.
В кэбе сидела женщина, чуть живая от нервного истощения. На ее изможденном, с орлиным носом, лице явственно читались следы недавно перенесенного горя. Голова бессильно свешивалась, но когда дама ее подняла и обратила к нам свой мутный взгляд, я увидел, что ее зрачки выглядят черными точками в середине большого серого круга радужной оболочки. Она находилась под действием опиума.
– Я, как вы велели, мистер Холмс, смотрел за воротами, – сообщил наш эмиссар, он же уволенный садовник. – Когда выехал экипаж, я проследил за ним до станции. Леди ступала как во сне, но, когда ее сажали в поезд, ожила и стала вырываться. Ее затолкали внутрь – а она наружу. Я отбил ее – и в кэб. И вот мы тут. Не забуду, как он таращился на меня из поезда, когда я ее уводил. Дать ему волю, так я до завтра бы не дожил. Глаза чернущие, желтая рожа перекошена – дьявол, да и только.
Мы отвели даму наверх, уложили на софу, и после двух чашек крепчайшего кофе наркотический туман рассеялся. Холмс вызвал к себе Бейнза и быстро ознакомил его с обстановкой.
– Ага, сэр, вы дали мне те самые доказательства, которые мне нужны. – Инспектор проговорил это благодарным тоном и пожал моему другу руку. – Я с самого начала шел по тому же следу.
– Что? Вы следили за Хендерсоном?
– Как же, мистер Холмс, когда вы ползали по кустам у Хай-Гейбл, я сидел на дереве и видел вас сверху. Вопрос был только в том, кто первым добудет доказательства.
– Тогда зачем вы арестовали мулата?
Бейнз усмехнулся:
– Я не сомневался, что Хендерсон – как он себя называет – поймет, что попал под подозрение, а потому затаится и не станет ничего предпринимать, пока опасность не минует. Чтобы убедить Хендерсона, будто полиция пошла по ложному следу, я и арестовал не того. Я знал, что в таком случае он постарается удрать и мы сможем добраться до мисс Бернет.
Холмс похлопал инспектора по плечу:
– Вы отличный профессионал и далеко пойдете. В интуиции вам не откажешь.
Бейнз зарделся от удовольствия:
– По моему распоряжению всю прошлую неделю на станции дежурил наш человек в штатском. Куда бы ни отправились обитатели Хай-Гейбл, он за ними проследит. Но когда мисс Бернет от них вырвалась, он, наверно, растерялся. Однако ваш человек ее подобрал, и все закончилось хорошо. Без ее показаний арест невозможен, это ясно, так что чем скорее мы их снимем, тем лучше.
– Она оживает на глазах, – заверил Холмс, посмотрев на гувернантку. – Но скажите, Бейнз, кто он такой, этот Хендерсон?
– Хендерсон, – ответил инспектор, – это дон Мурильо, некогда называвшийся Тигром Сан-Педро.
Тигр Сан-Педро! История этого человека мгновенно всплыла у меня в памяти. Он приобрел известность как самый злостный, кровожадный тиран, какой когда-либо правил страной с претензией на цивилизацию. Бесстрашный и полный сил, он сумел так управиться с запуганным населением, что его гнусный режим терпели десять или двенадцать лет. Его имя вызывало ужас по всей Центральной Америке. Но под конец весь народ восстал против диктатора. Хитрость его, однако, не уступала жестокости: при первых слухах о грядущих беспорядках он распорядился тайно погрузить свои сокровища на корабль с командой из его преданных сторонников. Назавтра восставшие взяли штурмом безлюдный дворец. Диктатор, со своими двумя детьми, секретарем и богатствами, от них ушел. С этого момента новых сведений о нем не поступало, и европейская пресса немало изощрялась в догадках, какую личину он теперь носит.