Предсмертное письмо было написано его собственной рукой. Кроме того, незадолго до этого он проявил отвратительную слабость характера, попытавшись отойти от контрабандных операций. Всего две недели назад он нарушил планы по началу операций в Лондоне, заставив послать туда со срочным сообщением старую гувернантку. Наверняка Эмелин Квалсфорд имела по этому поводу с братом довольно резкое объяснение. Ларисса Квалсфорд слышала, каким тоном велась беседа, хотя и не поняла её содержания, и решила, что Эмелин заставляет брата работать более усердно. Итак, Эмелин не показалось невероятным самоубийство брата, находившегося в столь продолжительном нервном напряжении. Ей не приходило в голову, что в душе пользующегося её доверием подчинённого бурлили столь яростные эмоции.
В течение многих лет нарастало её презрительное отношение к брату. Сначала все доходы от контрабанды шли на восстановление состояния Квалсфордов — его состояния. Когда самые неотложные иски были удовлетворены, он с удовольствием бы распустил банду. Но амбиции Эмелин возрастали с каждой удачно проведённой операцией, одновременно росли и трения между ними. Мне кажется, что в конце концов она просто положила ему жалованье, как и другим членам группы. Конечно, оно превышало жалованье Джорджа Ньютона, но всё равно было скромным. Большую же часть прибыли Эмелин оставляла себе. Несмотря на положение, возможности Эдмунда были весьма ограниченными. В деревне могли судачить о том, как он преуспел в делах, но за фасадом поместья скрывались ветхая мебель и вытертые ковры. Горе Эмелин было неподдельным, но даже в своей печали она сохраняла прежнюю энергию. Она попыталась извлечь пользу из смерти брата, чтобы выяснить, почему я использовал слово «питахайя».
— Мне по-прежнему трудно представить, что она принимала активное участие в операциях контрабандистов, — заметил я. — У неё вид истинной леди.
— Она считала, что обладает такими же способностями, как и любой мужчина, Портер. И она была права. Её беда была в том, что Бен Пейн не переставал относиться к ней как к очень привлекательной женщине. Занимая вместе со старой гувернанткой отдельное крыло «Морских утёсов», она легко могла уходить по ночам через окно, для того чтобы составить с Пейном план операций или присоединиться к банде. Вы слышали признание Пейна: она носила мужскую одежду и работала с контрабандистами только по ночам. Никто из других членов банды не знал, кто она на самом деле, и даже не догадывался, что их главарь — женщина.
— Когда вы начали подозревать её?
Шерлок Холмс улыбнулся:
— Как вы знаете, Портер, мой железный принцип — никогда полностью не доверять женщине. Я начал подозревать её, когда она упомянула питахайю. Когда её последующая деятельность после посещения нас в тот день — визиты к торговцу мануфактурой и адвокату — оказалась совершенно безобидной, мне стало интересно, что же она делала в Лондоне накануне вечером. Я начал наводить справки ещё до того, как вы оба отправились в Хэвенчёрч. Вскоре после приезда она вышла из гостиницы, сказав портье и кучеру экипажа, что проведёт вечер в «Кафе Рояль». Кэбмен действительно отвёз её в ресторан, а через два часа другой кэбмен подобрал её там и доставил обратно в гостиницу. Но она даже не входила внутрь. Одинокая молодая женщина в городе должна действовать очень осмотрительно, и вот что она придумала. Около ресторана её поджидало доверенное лицо с экипажем. После встречи, возможно вызванной необходимостью исправить ущерб, нанесённый колебаниями её брата, сообщник отвёз её обратно в «Кафе Рояль».
Я подозревал об её участии с самого начала, но проявил небрежность и до полудня в воскресенье не догадывался, кто главарь банды. Тогда я вдруг вспомнил ваш отчёт, где говорилось о том, что она и старая гувернантка живут отдельно от других домочадцев. И осознал, что отсутствие чёткого руководства и произвольные действия банды объяснялись её переездом в Рей. В «Морских утёсах» никто не ограничивал свободу её передвижений.
Поскольку в занимаемом ею с Дорис Фаулер крыле жилыми были только комнаты на первом этаже, она могла приходить и уходить в любое время. Никто бы не заподозрил ничего предосудительного, увидев её днём беседующей с кротоловом. Переезд в Рей лишил её связи с бандой. Она оказалась отрезанной от сообщников в самый критический момент, и результат стал катастрофическим. Но возможно, она чувствовала, что у неё нет выбора. Держаться в рамках своего социального положения оказалось для неё важнее, она не могла допустить, чтобы кто-то увидел, как она ночью уходит из дома в Рее или общается с человеком, занимающим низкое положение в обществе.