Ставка была бита.
Что-то вроде сожаления мелькало у Джабарова в глазах, когда он стал, пожимая своими широкими плечами, медленно собирать деньги.
— Уходишь, Аршак? — беззвучно вырвалось у Мавротокиса.
Джабаров остановился.
— Не ухожу… Если слово поставишь — слово приму. Я не такой… Ты честный — я честный… Отыгрывайся…
— Подожди… Не надо слов…
Мавротокис жестом подозвал к себе татарина, который не отходил, как и прежде, от стола, и что-то шепнул ему:
— Подожди!.. Человек придет, и игра будет… Ты наличными — я наличными…
Собрав деньги, Джабаров с шумом отодвинул стул и встал.
— Выпить пойду! — сказал он, не обращаясь ни к кому. — Ты же, Аристид, не думай ничего… Играть захочешь — кликнуть вели…
Но по дороге его перехватили.
Первый — Виношвили. Грузин выскользнул откуда-то незаметно из угла и тихо коснулся его плеча.
— Большое тебе счастье, Аршак! — сказал он, и вдруг краска залила его лицо, и глаза сделались умоляющими. — Дай на счастье!.. Не помни зла… Князь Виношвили тебя просит… Много взял — еще возьмешь! Дай, ради Бога!
Джабаров ничего ему не ответил, но молча полез в карман, вынул несколько золотых монет и со злостью швырнул их на пол.
Монеты были сейчас же кем-то подобраны.
Виношвили закусил губы и долго и пристально смотрел Джабарову вслед.
У самого входа в буфет Джабарова остановила Урсула.
— Что у тебя в мыслях, Аршак? — спросила она дрожащим голосом, — за что порочишь нас? Худо тебе сделали, говори?..
Джабаров нахмурился.
— Оставь, пожалуйста! Зачем спрашивать? Худо — не худо. Никто худа Джабарову сделать не может…
И, не слушая ее больше, он прошел в буфет.
Два человека следили за ним непрерывно. Два рыжих, странных на вид человека, и один из них, тот, что был повыше, тихо сказал теперь другому:
— Бьюсь об заклад, что не далее, как сегодня, этот армянин дорого заплатит за свою глупость! Думаю, что из человеколюбия его даже следовало бы предостеречь!
Усевшись за один из столиков в буфете, Джабаров пересчитал деньги.
Отделив большую пачку, — он запрятал в кредитки снятый во время игры перстень и вместе с какими-то бумагами тщательно завернул в обрывок газеты.
Через двадцать минут татарин, посланный Мавротокисом за деньгами, вернулся, и Джабарова кликнули.
Джабаров, расплатившись, почему-то пошел через прихожую, сообщавшуюся как с залом, так и с буфетом.
Побыл он в прихожей не больше двух-трех минут и стал подыматься по темной лестнице вверх.
Подымался он в самом мрачном настроении духа. Сейчас только у нижней ступеньки с ним столкнулся высокий, рыжий субъект, которого он видел за столом. Два острых глаза впились в него, и Джабарову даже показалось, что он услышал шепот: «Берегись!»
Через полчаса игра возобновилась.
Теперь счастье как будто изменило Джабарову. Первые удары еще выходили вничью, но потом он стал отдавать.
Мавротокис отыгрывался. Возле него уже лежали порядочные деньги.
— Бери, бери — не жаль! — говорил Джабаров, уплачивая ему по ставкам.
Был момент, когда три раза подряд три ставки Мавротокиса взяли. Глаза грека потеплели, и он шутливо спросил:
— Где твое счастье, Аршак?
Джабаров показал ему руку, на которой не было перстня, и ответил тоже с улыбкой:
— Спрятал счастье. Для тебя сделал. Вот какой я тебе друг!..
Было около часа ночи, когда в зале произошло вдруг какое-то движение. Кто-то, пришедший с улицы, с встревоженным лицом, рассказывал, что видел огромную толпу рабочих, спускавшихся в порт.
Бросили игру и стали прислушиваться.
Шумело море, и некоторое время ничего, кроме этого шума, не было слышно. Но вот, заглушая море, стал проникать сквозь стены глухой ропот приближающихся голосов. Гул разрастался все шире и шире, уже захлестывал дом, уже слышны были отдельные голоса.
Вбежали снизу испуганные персы-сторожа. Вламывались в кофейную. Кто-то крикнул:
— Спасайтесь через двор!
В ту же минуту послышался бешеный топот скакавших в опор лошадей… Он замер наверху, у широкой лестницы, ведущей к порту, и мгновение спустя со звоном посыпались стекла. Грохнул залп.
Игроки врассыпную бросились к дверям.