Билли вышел, и Холмс стал внимательно рассматривать груз. Его любопытство подогревалось тем, что одна из дощечек была плохо прибита.
Какое-то время Холмс боролся сам с собой, но, потерпев поражение в этой борьбе, пошел за складным ножом, предварительно аккуратно сложив корреспонденцию на каминной доске.
– Но ведь эта посылка адресована вашему брату, – попробовал я протестовать.
– Майкрофт не стал бы возражать, чтобы мы в нее заглянули, старина.
Прежде чем я нашелся с ответом, Холмс отодрал полуприбитую планку, и, должен признаться, к своему стыду, я усердно ему помогал, ибо при свете камина уловил золотой блеск.
Предмет, представший перед нашими глазами, оказался весьма необычным. Величиной с небольшой моряцкий сундучок, ярко сверкающий, прямоугольной формы, он был украшен странными фигурами и узорами. На ум приходило очевидное.
– Холмс, если этот ларь сделан из золота, почему мы подняли его с такой легкостью?
Мой друг постучал костяшками пальцев по верхней крышке.
– Полагаю, Ватсон, он сделан из дерева и обшит тонким листовым золотом. Подложка, похоже, алебастровая. – И, вооружившись карманной лупой, продолжил: – Орнамент, несомненно, египетского происхождения. Обратите внимание на мужские и женские фигурки.
– Мужчины носят что-то вроде юбок.
– Причем ниже пупков, – ответил Холмс. – Это один из признаков какого-то периода в египетском искусстве, не помню, правда, какого именно. Невероятное разнообразие символов – кобры, птицы, а вот это, напоминающее знак бесконечности, древнеегипетский символ жизни.
– Как вы думаете, что может находиться внутри?
– Боюсь, нам так и не удастся утолить свое жгучее любопытство: боюсь, мы просто-напросто не сможем его вскрыть.
Сыщик наставил указательный палец на серебряные засовы, пропущенные сквозь золотые скобы и закрепленные в этом положении маленькими, странного вида замочками. Очевидно, в самом центре сверкающего ларя была небольшая дверца. Но самым таинственным было то, что эту вещь прислали именно сюда. Ошибка исключена: на крышке ящика значилось: «221б, Бейкер-стрит».
Холмс на несколько секунд замер у камина, наморщив лоб от напряжения. Наконец он пришел к какому-то решению, впрочем, возможно, его просто осенило.
– Насколько я понимаю, на ларе изображены придворные сцены. Я вряд ли скажу что-либо еще, ибо Египет – не моя специальность. Что до содержимого сундучка, то можно только догадываться об этом. Но, однако, уже поздно, Ватсон, помогите мне накрыть ларь этим афганским покрывалом.
Вместе с Холмсом я принялся за дело, хотя и не отдавал себе отчета, к чему такая таинственность. Покончив с этим, Холмс поднял руку в предостерегающем жесте.
– Что ж, посмотрим, – затем проговорил он. – А пока я уберу все эти письма и телеграммы.
Стоя у бюро, детектив одной рукой собирал бумаги, а другой указывал на мою докторскую сумку, висевшую на бамбуковой вешалке; я поспешно схватил ее и положил перед ним. Продолжая отрывочный разговор, он вытащил из сумки стетоскоп.
– Пошуруйте в камине, – попросил он.
Я вооружился кочергой и начал ворошить угли, а Холмс на цыпочках подошел к ларцу и приложил стетоскоп к его крышке. Я старался не шуметь. Выяснив что-то для себя, Холмс с видимым удовлетворением вернулся к своему занятию и убрал мой инструмент в сумку.
– Ну что, Ватсон, пора и на боковую.
– Давно пора, – нарочито громко ответил я, сопровождая эти слова вполне натуральным зевком.
Холмс без лишнего шума погасил лампы, и тут стало ясно, почему он просил меня пошуровать в камине: пламя достаточно хорошо освещало комнату. Вслед за Холмсом я направился к черной лестнице. Оставив дверь открытой, мы стали медленно подниматься вверх, стараясь производить как можно больше шума.
Прежде чем мы достигли лестничной площадки, я почувствовал на своей руке железную хватку Холмса; затем он шепнул мне на ухо:
– Сходите за своим револьвером, старина, и тихонько возвращайтесь сюда. Встаньте около двери и как ястреб наблюдайте за ларем. В нем какое-то живое существо, Ватсон. Я спущусь к незапертой входной двери. Когда ларь откроется, я уже буду на месте, и мы наконец узнаем, что это за троянский конь.
Холмс исчез, как сквозь землю провалился, а я с бьющимся сердцем поднялся в спальню, взял свой «веблей» и вернулся на прежнее место. Мне уже представлялась выползающая из этого странного ларя анаконда и я с замиранием сердца поглядывал в гостиную.
Ларь был прекрасно виден в отблесках мерцающего камина. Теперь понятно, что Холмс застлал его покрывалом, дабы изнутри, если там кто-то есть, ничего не просматривалось. Эта мысль, как ни странно, успокоила меня, ибо по-настоящему страшит лишь сверхъестественное. Я лишь недоумевал, может ли человек поместиться в таком небольшом ларе, и если да, то какой человек?
Тут я заметил, что наша дверь тихонько приоткрылась. К счастью, хорошо смазанные петли не издали ни малейшего скрипа. Но затем всякое движение прекратилось. Оставалось только ждать. Кто бы ни попал таким необычным способом в наши апартаменты, он, несомненно, отличался терпеливостью. Прошло уже добрых полчаса, у меня даже затекли все мышцы и я несколько раз вынужден был беззвучно переступать с ноги на ногу. Наконец послышался шорох, покрывало медленно приподнялось, а затем соскользнуло на пол, обнажив золотой ларь. Откинулась вся крышка целиком, из чего можно было понять, что запоры ложные. По прошествии некоторого времени я смутно различил две маленькие темные ручонки, приподнимающие крышку. Из ларя показалась маленькая фигурка, крышка тихонько опустилась на пол. Я едва сдержал крик изумления.
Кукольное тельце плохо вязалось с большой головой, лицо отнюдь не молодое, морщинистое, волосы спадали за спину двумя большими черными прядями. Человечек проворно выпрыгнул из золотого ларя и встал босыми ногами на ковер. В мерцании камина прекрасно просматривались широкие оттопыренные губы и острые зубы хищника. Зловещее выражение лица заставило меня вздрогнуть. Голова походила на маску, сделанную из скорлупы кокосового ореха с последующей размалевкой, как это принято у обитателей островов в южной части Тихого океана, но острые зубы придавали ей ужасающую реальность. Казалось, будто прямо передо мной голова мертвеца. Одет странный карлик был в набедренную повязку и грубую детскую рубашку.
Его рост составлял не более четырех футов. Маленькие, с желтым отливом глазки рыскали по комнате, и я застыл в полной неподвижности. Наконец существо задвигалось, вернее, заскользило по комнате с грацией дикого животного, своей стремительностью и ловкостью напоминая горностая. Карлик почти не обращал внимания на окружающее: убедившись, что в комнате никого нет, он, к моему удивлению, подошел к окну в эркере и с некоторым усилием открыл его.
Я не догадывался, каковы цели этого странного представителя рода человеческого, недоумение мое усугубилось, когда карлик встал посреди комнаты и обеспокоенно воззрился на книжный шкаф. Затем он вскарабкался на кресло возле бюро и нашел на полочке то, что, видимо, искал – крошечная рука схватила узорчатый кинжал, принесенный Крутерсом. Я думал, что карлик тут же спрыгнет вниз, но любопытство одержало вверх: он вытащил лезвие из ножен и лизнул его. Затем вложил кинжал в ножны, спрыгнул на пол, но тут передняя дверь отворилась и темноту разрезал луч фонаря. Раздался пронзительный, правда, негромкий крик, и карлик, выронив египетский кинжал, выскочил в окно.
Я тотчас бросился в комнату и уже зажег лампу, когда услышал в уличной тьме лошадиное ржание. Щелкнул кнут, послышался убыстряющийся стук копыт и шум колес стих.
Холмс высунулся из окна наружу, через минуту он, весьма удрученный, повернулся ко мне.
– Меня провели, Ватсон! Перехитрили! И кто?! Какой-то пигмей!
– Но, Холмс, – пробормотал я, – что случилось?
– Когда этот дьяволенок открыл окно, мне следовало бы обо всем догадаться. Еще немного и мы схватили бы его, но он выпрыгнул из окна прямо в телегу с сеном, что, видимо, намеревался сделать, даже если бы его не обнаружили. Телега уже в четырех кварталах отсюда, и у нас нет никаких шансов ее догнать. Маленький незнакомец ускользнул, но не успел прихватить с собой то, ради чего приходил. Это наше единственное утешение.