– О вашем новом хозяине Дрю. Он шантажист. Почему он заинтересовался полковником Харденом?
– Шантаж, мистер Холмс? Определенно нет. Я бы, конечно, знал, если бы речь шла о чем-нибудь подобном.
Холмс стремительно протянул руку и пригвоздил левое запястье Порлока к столу. Потом осторожно снял перчатку с его руки.
– Летом тоже иногда носят перчатки, – заметил он. – Но зачастую ношение перчаток предполагает намерение что-то скрыть, и вот доказательство: три дня назад вы были в Хемпшире и снимали омерзительные фотографии, чтобы Дрю мог потом предъявлять требования своим жертвам. На ваших пальцах – пятна от нитратов. А может быть, вы мне покажете недавний ожог на большом и указательном пальцах левой руки – следы вспышки? Не тратьте понапрасну мое время, Фредди. Насколько мне известно, вы можете с одинаковым основанием предстать перед судом Винчестера по обвинению в шантаже, а перед судом Бейли – в качестве специалиста по подлогам.
Порлок выдернул руку и сунул ее в карман.
– У меня нет выбора, мистер Холмс. Этот Дрю просто чудовище, особенно когда идут против его воли. Но я, честное слово, не знаю, что ему нужно от американца.
– Дрю преследует моего клиента и угрожает ему уже несколько недель. Он организовал покушение на полковника и сам принимал участие в похищении его сына. Все это не имеет никакого отношения к шантажу. Дрю все время пытался и пытается запугать полковника. Очевидно, это самое главное для Дрю, и я не верю, что вам об этом ничего не известно.
Порлок нервно отхлебнул пива. Все это время он неотрывно смотрел на Холмса. Наконец он вытер рот рукавом и, по-видимому, принял решение. Он перегнулся через стол и очень тихо заговорил:
– Дело в чем-то таком, что профессор Мориарти искал много лет назад. Я сам иногда слышал, как он говорил, что если бы он это нашел, он мог бы править всем миром!
– А что это такое?
– Не знаю, мистер Холмс, не знаю. Профессор обычно называл это «талисманом дьявола» и всегда смеялся. А смех у него был ужасный, – передернулся он, припоминая.
– Уверен, – ответил мой друг, – что вы знаете больше, чем рассказали. – И словно по волшебству, между пальцами у него появилась монета.
Взгляд Порлока метнулся с лица Холмса на его пальцы и обратно.
– По старым расценкам? – спросил он.
– По старым – но только за правду, – подтвердил Холмс.
Порлок облизнулся.
– Я в первый раз услышал об этом несколько лет назад. Профессор Мориарти иногда об этом упоминал. Он говорил, что это величайшее сокровище Англии.
– А как насчет Дрю? – не отступал Холмс. – Как получилось, что он сам стал этим интересоваться и разыскивать клад?
– Профессор Мориарти с ним это обсуждал, и Дрю обычно хвастался: «Я лучший сыщик в Лондоне, я найду этот клад». А профессор только смеялся своим противным смехом и отвечал: «Это так спрятано, что найти может лишь человек, подобный мне, а другого такого, как я, нет больше в мире!»
Он замолчал, и Холмс спросил:
– А что еще вы слышали?
– Только то, что кто-то пытался найти сокровище, но не смог.
– Кто это? – резко осведомился Холмс.
– Мориарти упомянул однажды имя какого-то Генри Ейтса, которому так и не удалось завладеть сокровищем.
– А кто такой Генри Ейтс?
– Я никогда о нем не слышал, ни до, ни после, мистер Холмс, честное слово.
– А что Дрю об этом говорит? – настойчиво допытывался мой друг.
– Только то, что он собирается завладеть кладом и американец его не остановит. И еще Дрю сказал, что если не удастся помешать ему раньше, то он сделает это в Гластонбери.
– В Гластонбери? – повторил Холмс, широко раскрыв глаза. – Он так и сказал: в Гластонбери?
– Определенно, – ответил Порлок, нервно озираясь. – Послушайте, мистер Холмс, я больше не могу здесь оставаться, я уже все вам рассказал.
– Хорошо, – ответил Холмс и положил монету на стол. Он вынул еще одну, но попридержал ее. – По старым расценкам, Фредди, – за информацию о всех действиях Дрю и о всех разговорах, имеющих отношение к полковнику Хардену. Записка на Бейкер-стрит всегда до меня дойдет. Но имейте в виду, Фредди, если вы поведете со мной нечестную игру, вы попадете в Скотленд-Ярд.
– Вы меня знаете, мистер Холмс, – ответил Порлок, хватая обе монеты.
Затем он выскользнул из-за стола и поспешил прочь.
Уже в кебе, на пути к Бейкер-стрит, Холмс вопросительно взглянул на меня:
– Вы молчите, Ватсон? Разве разговор с Порлоком не дал вам пищу для размышлений?
– Честно говоря, – ответил я, – мне показалось, что вы запугали этого несчастного.
– Мой дорогой старый друг! – воскликнул Холмс. – Мне действительно жаль, если вы рассматриваете мои поступки в таком свете! У Порлока есть два главных недостатка: он жаден на деньги и нечестен. Будь это возможно, он бы ухитрился продать второй недостаток за звонкую монету. Он так же способен за деньги предать меня, как и продавать мне ложные сведения. Боюсь, что единственная гарантия избежать этого – удостовериться, насколько сильно он боится последствий. Впрочем, он так далеко зашел, что мы можем на него рассчитывать.
Его объяснение несколько смягчило меня, и я спросил:
– А кто такой Генри Ейтс?
Холмс рассмеялся:
– В данный момент я имею на этот счет лишь предположения, но вскоре буду знать точно.
Он постучал тростью в верх кеба:
– Кебмен, – крикнул он, – поезжайте к Британскому музею.
Около музея он выпрыгнул из экипажа.
– Поезжайте на Бейкер-стрит, – сказал он мне, – и передайте миссис Хадсон, что я вернусь к обеду в обычное время.
Он стал удаляться, и я крикнул вдогонку:
– В обычное время? То есть когда?
– Ну когда приду, Ватсон, когда приду, и вы меня увидите! – И, весело взмахнув на прощание тростью, ушел.
11
РИФМЫ И РЫЦАРИ
Холмс сдержал свое обещание! Он явился на Бейкер-стрит только вечером и очень хотел есть. Мне было известно, что это признак удачного дня и он достиг прогресса в своих расследованиях, потому что он вообще не ел, если поиски и размышления не давали полезных результатов.
Сидя за поздним обедом, я шутливо спросил:
– Ну как, Британский музей помог вам прояснить личность Генри Ейтса?
– Да, разумеется, – ответил он. – Я не только знаю, что это за человек со всеми совершенно ненужными подробностями его многочисленных браков, а также удостоверился, что в этом деле немалую роль сыграл «большой палец» Джека Хорнера, хотя было это три с половиной столетия назад.
– Триста пятьдесят лет! – воскликнул я. И меня вдруг осенило: – Так Генри Ейтс – это король Генрих Восьмой?[2]
– Поздравляю, Ватсон! Порлок, по-видимому, не большой знаток истории и не понял шутки Мориарти.
– Но ведь Генрих Восьмой нашел бы средства отыскать сокровище, если его вообще можно найти?
– Ну, его подход к этому делу, как и во всех других отношениях, был не очень тонким. Вспомните, что, рассорившись с папой римским из-за разрешения на брак с Анной Болейн, он объявил себя главой англиканской церкви и потребовал, чтобы все английское духовенство подписало с ним договор. Те, кто не согласился, в лучшем случае были отставлены от должности, в худшем – казнены, а конфискованные аббатства, монастыри и земельные владения перешли в руки его сторонников и пополнили королевскую казну.
– Но какое отношение ко всему этому имеет большой палец Джека Хорнера?
Холмс рассмеялся и прочитал детский стишок: