— Глин Хьюс был обречён, и ничто уже не могло его спасти.
Поблагодарив миссис Уильямс за чай и беседу, мы простились с ней.
— Не пришло ли вам в голову, — обратился я к Мадрину, — что убийцам был на руку этот слух?
— Вы ведь собираете факты, — ответил Мадрин. — Слух — это тоже факт.
— «Огонёк смерти», который видела миссис Уильямс, — факт?
— Конечно.
— Хорошо, допустим, она что-то видела. Но какое это имеет отношение к смерти Глина Хьюса?
— Просто примите это как факт, — посоветовал Мадрин.
Он мог позволить себе вольно обращаться с фактами, потому что не прошёл школы Шерлока Холмса и ему не предстояло писать отчёты о проделанной работе.
В этот момент мы поравнялись с церковью. У ворот к церковной ограде была привязана прекрасная гнедая лошадь, на седле её была выгравирована золотая буква «Т». Мадрин даже не взглянул на лошадь, но я не удержался и остановился, чтобы полюбоваться красивым животным.
Из церкви стремительно вышел пожилой джентльмен в безупречном чёрном костюме, держа в левой руке чёрную шляпу. Ветерок шевелил его редкие седые волосы; покрытое сеткой морщин лицо и наметившийся животик говорили о том, что джентльмену не меньше шестидесяти лет. Судя по упругой, твёрдой походке и самоуверенному виду, он явно относился к числу тех господ, что заседают в Палате лордов или в Верховном королевском суде. Странно было видеть его выходящим из бедной деревенской церкви.
Заметив меня, он кивнул. Потом легко вскочил в седло, тронул поводья и, подъехав к Мадрину, сказал:
— Привет, Дафидд. Я собирался заехать к вам домой. Я возобновляю наши субботние вечера. Вы не могли бы написать стихотворение, посвящённое памяти Элинор?
— Конечно, — ответил Мадрин. — Позвольте представить вам, мистер Тромблей, моего кузена Айорверта Джонса из Лондона.
— Из Лондона? — переспросил Эмерик Тромблей, известный мне по рассказам Сандерса и Хьюса как дьявол в человеческом образе. У него был приятный, чистый голос, в глазах светился ум. — Вы там родились? Чем вы занимаетесь?
— Я работаю клерком в адвокатской конторе, — без смущения соврал я. Я знал — Шерлок Холмс договорился с одной частной конторой; в случае запроса они ответили бы, что я у них действительно работаю, и вдобавок дали бы мне хорошую рекомендацию.
— Вы говорите по-валлийски, мистер Джонс?
— Знаю два-три слова, — улыбнулся я. — Ведь я только вчера приехал.
— Когда как следует освоите валлийский, непременно приходите ко мне. Для меня вы бесценная находка, потому что знаете английские законы.
— Буду это иметь в виду, сэр, — ответил я. — Вчера я встретил в Ньютауне мистера Веллинга, и он мне сказал почти то же самое.
— Вот как? — обрадовался мистер Тромблей. — Между прочим, Веллинг — блестящее подтверждение тому, что валлийцы обладают способностями, которых нет даже у англичан. Итак, выучите валлийский и приходите ко мне. — Он повернулся к Мадрину: — Я жду вас в субботу в обычное время. Вместе с вашим кузеном, конечно.
Едва он скрылся за поворотом, я соскочил с пони.
— Куда вы? — спросил удивлённый Мадрин.
— Желаю удовлетворить своё любопытство, — сказал я.
Я привязал пони у ворот и пошёл в церковь. Мадрин последовал моему примеру.
Я прошёл в правый придел. На мраморной плите с именем Элинор Тромблей лежал букет простых полевых цветов.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
В деревню мы возвращались опять по кружной тропе.
— Было ли настоящим чувство, соединявшее их? — спросил я Мадрина.
— Не берусь судить, — ответил он. — Ведь я видел их лишь по субботам, когда они занимались в основном гостями. Мне казалось, они были очень предупредительны друг с другом.
— Что собой представляют субботние вечера?
— Два раза в месяц по субботам в Тромблей-Холл приезжают гости и остаются потом ночевать. Все они принадлежат к одному кругу, и, хотя живут в Уэльсе не одно поколение, никто из них не знает ни слова по-валлийски. Меня приглашали, чтобы я читал свои стихи. Мистер Тромблей любит порисоваться перед своими гостями знанием валлийского языка. Кроме меня на вечерах бывали также другие поэты и музыканты, играющие на народных инструментах.
Я задумался. Что, если возобновление вечеров — своего рода знак для Мелери? Мол, траур сэра Эмери закончился и он готов жениться на ней? Ну а стихи, заказанные Мадрину, должны убедить всех в том, что он всё ещё скорбит по умершей жене.
— Видимо, мистер Тромблей, — усмехнулся я, — относится к поэтической музе так же, как к любой служанке. Он платит вам, Дафидд?
— Да, и очень хорошо, — подтвердил Мадрин. — В давние времена в свите каждого феодала был свой бард. Думаю, мистер Тромблей знает об этом, и его самолюбию льстит, что и в его поместье есть собственный скромный бард. Откровенно говоря, мне противно читать стихи перед англосаксами, которые ни бельмеса не смыслят в валлийском языке. Но людей, покровительствующих поэтам, мало, и приходится принимать их такими, какие они есть. Слава богу, что нашёлся человек, который платит мне за стихи.