Он остался теперь один в опустевшей квартире. Ложиться в больницу категорически отказался. Наняли медсестру, которая приходила два раза в день ставить уколы, назначенные врачом, да приходящую женщину для уборки квартиры, готовки и поливки цветов.
Поздно вечером уходил поезд, на котором уезжали к себе Володя и «тоже Наташа». Они пришли попрощаться с Дмитрием Алексеевичем. Он лежал и читал газету. Медсестра почему-то не пришла, в холодильнике оставалась еще одна ампула с лекарством. «Тоже Наташа» сама сделала ему инъекцию.
— Зачем было бы тревожить человека, если эта процедура не представляет никакой сложности. Я часто делала маме уколы.
Женщина из соседнего подъезда, которая готовила ему на ночь чай, уходила часов в десять. Дверь за ней захлопнулась. Володя подошел к Дмитрию Алексеевичу. «Тоже Наташа» принесла на подносе чай, печенье. Посидели, поговорили. Пора было уходить. Володе вдруг стало жаль этого очень одинокого человека.
— Я запишу вам наши рабочие телефоны, — сказал Володя, — Обязательно созвонимся!
— Времени в обрез, — напомнила Наташа, унося в мойку их чайные кружки, — Поспеши!
Он полез в карман за ручкой, ее там не было.
— Запиши на календаре в моем кабинете. — сказал Дмитрий Алексеевич.
Володя записал все телефоны, оставил приписку: — Мы вас любим. Держитесь! Вернулся в комнату.
Подошла и «тоже Наташа». Она опять выразительно показала на часы. Времени в самом не оставалось, да и такси уже приехало. Володя погасил свет в кабинете и коридоре, только в комнате мерцал ночник. Дверь захлопнулась.
Он сбегал попрощался со своей матерью, забрал их вещи, и они спустились во двор. Такси в самом деле уже давно ждало их.
К поезду они успели за две минуты до отправления. Доехали благополучно, рано утром уже были на месте.
Утром «тоже Наташе», еще спавшей дома, позвонил Володя.
— Умер Дмитрий Алексеевич, его нашла уже мертвым та женщина, приходящяя в дом. Мне позвонили по рабочему телефону, который мы с тобой оставили.
— Ужас какой, — простонала «тоже Наташа», — Упрямец! Как мы уговаривали ехать в больницу, а он даже ночевать никому не разрешил. Что же такое, за что им это?
Остался один Дима. Володя позвонил и ему, что-то говорил, сочувствовал, но все было фальшиво, ненужно, неуместно.
Борис увидел Володю через несколько дней. Он уже знал о всех новостях, и перенес их довольно спокойно. Как будто произошло что-то заурядное, обыкновенное.
Только в больницу, где лежал Леня, который уже вполне выздоровел, и которого со дня на день обещали наконец выписать, его не пустили. Сказали, уже выписан.
Дома его ждал очень приятный сюрприз. За столом, с родителями и Сергеем, братом, сидел Лёня.
— Знакомься, сынок, твой новый братишка! — пошутил отец.
Лёня улыбался, мама украдкой вытерла слезу, а Сергей смотрел на брата.
— Ну, предки… Вы даете! Вы у меня самые замечательные!
При виде Шерли глаза Лёни засветились искренней радостью. Он обожал своего друга, для него не было никого роднее и лучше Бориса. Мама поставила перед Борисом тарелку с едой. После обеда друзья удалились к себе в комнату. Лёне Шерли поведал все свои тайные мысли, взяв с него честное слово — молчать. Леня готов был язык проглотить, если скажет друг, что так надо. Вечером за ужином мать заметила странное состояние сына. Толкнула локтем отца, кивнула в сторону «Шерли».
— Что-то стряслось, сын?
— Отец Наташи умер, Дмитрий Алексеевич.
Отец поперхнулся супом. Мать округлила глаза.
— Как, и отец умер? — переспросили они, — Не может быть! Он же был вполне здоров!
— Да, отец тоже. Теперь никого не осталось от целой семьи.
— Да, это проклятие какое-то, рок, — вмешалась мать, — Так не бывает. Сначала она, потом мачеха с дочкой, потом и отец…
— Может быть, может быть, — заметил Сергей, — Только этот рок иногда имеет телесную оболочку.
— Ты это о чем? — ревниво осведомился «Шерли», — У тебя есть какие-то идеи?
— Мысли вслух, — ответил Сергей.
Ужин был унылым. Недосказанность, молчание на вопрос в глазах…
Шерли и Леня в этот день не ложились спать допоздна. Борису не терпелось узнать как его друг оказался у них дома.
— Ко мне в больницу приехал твой отец. Потом мама. Сергей. Они приходили ко мне и попросили, чтобы я тебе об этом не говорил. Знаешь, как тяжело было молчать?
— Предатель, — проворчал Борис. — Я весь извелся, перестал верить в то, что мои предки заберут тебя из детдома!