В дверь постучали. Пришла тетя Раиса, молочница. Она или ее сын Гриша приносили литровую банку свежего молока через день. Она была совсем не похожа на горожанку, эта женщина, выросшая в деревне, не могла жить без земли, коровника, кур, и даже здесь, в городе, на своих трех сотках земли, развела огород, держала различную домашнюю живность, в том числе и пару коров. Ее сын Гриша уже заканчивал школу, во всем помогал матери. Он очень любил приносить молоко Наташе, но сегодня пришла сама тетя Рая, так как Гриша заболел.
Напоили ее чаем. Сегодня она принесла не один, а три литра, Наташе пришла в голову мысль отнести молока Саше и ее маленькому брату, живущему в жестяном корыте, и иногда приносить еще прочих продуктов, сколько сможет. Поддержали ее, конечно же, и друзья. Раиса не только отлично знала Антоновых, но и жила недалеко от них.
— Совсем пропащая Светка стала, уже остановиться не может, — качала Раиса головой в платке, попивая чай, — Как еще живет, не знаю, муж ее еще год назад от водки помер. А ведь какая она раньше была, и куда что делось… Вот как водка людей меняет. Да еще алкаши всякие ходить повадились.
С того дня Наташа регулярно посещала дом Саши. Они с Димой и Володей собрались втроем, купили малышу Мише самые необходимые вещи и кроватку, а Саше кое-что из одежды.
Пьяница-мать, которую звали Светлана Павловна, или чаще просто Светка, сначала очень подозрительно относилась к ним, если выпивши, бывало, бранила разными словами, даже пыталась прогнать, а трезвая, иногда сдержанно благодарила. Видимо, все же понимала. Борис, когда она была в состоянии разговаривать, вел с ней пространные разговоры, и она его слушала, что очень удивило учительницу.
Борис вообще развил бурную деятельность. Он мобилизовал их всех на субботник, они, совместными усилиями, навели порядок в доме, все вымыли, проветрили, перестирали давно нестираные детские вещи и ветхое постельное белье, выкинули несколько мешков накопившегося мусора, после чего в доме стало не так уж ужасно, как было сначала, он выглядел обновленным, несмотря на скудность обстановки. Молочница Раиса принесла целую сумку разных игрушек. Собутыльники, которые иногда заходили по старой памяти, стали появляться намного реже, совсем не попадались на глаза.
Однажды, когда они пришли втроем, она неожиданно кинулась к Наташе, крепко схватила ее за руки и попросила:
— Полечите меня, ради Бога! Помогите! Я уже сама не рада себе. Не могу остановиться, каждое утро думаю — все, хватит, больше не буду пить! А вечером… — она махнула рукой, — Только за детьми посмотрите, не отдавайте в детдом!
Ее мутные, в красных прожилках глаза с мольбой смотрели на учительницу, от женщины сильно пахло брагой и немытым телом.
Саша, спрятавшись за дверным косяком и исподлобья глядя, тоже ждала ответа Наташи, которая растерянно смотрела на друзей.
Эту сцену внезапно прервал Шерлок, вдруг появившийся на пороге с сумкой продуктов в руках. Поздоровавшись, узнав причину оцепенения, строго сказал:
— Вы позаботьтесь, чтобы мать отправили в лечебницу, а за детьми что, не посмотрим, что ли? Или все вместе не справимся? Это же самое лучшее решение! Главное, чтобы лечение помогло — он многозначительно посмотрел на Свету.
Дима быстро закивал. Вовка уже согласовал вопрос с лечением, надо было только начать.
Эта проблема, так просто и легко решенная мальчишкой, снова напомнила Наташе его теорию о доброте и равнодушии. Света на следующей неделе отправлялась в больницу, а они договорились между собой, что каждый день кто-то из них будет следить за детьми, пока Саша в школе, за ее маленьким братом Мишей будет смотреть молочница тетя Раиса, которая жила очень близко.
Хватало хлопот и в школе. В классе, где Наташа была классный руководителем, учился детдомовец Лёня Киселёв. Детдом был небольшой, там постоянно находилось не больше десятка детей разного возраста, его все время собирались закрыть, а воспитанников перевести в другой, но так и не закрывали. Старшие дети учились в школе.
Леня относился к тем детям, во взгляде которых одновременно были видны дерзость и незащищенность, можно было прочитать в них и непокорность судьбе. Он, как зверек, загнанный в угол, всегда готов был к самозащите — дерзил даже там, где это не требовалось, плохо учился, не слушался, а в ответ на любые попытки нравоучений вызывающе доставал сигарету и вразвалочку шел в туалет курить, не слушая. Каждый день в учительской то и дело начинались споры, некоторые учителя называли его просто дебилом и предлагали перевести в спецшколу-интернат для трудных подростков, в райцентр, а учительница истории сварливо ворчала, что таких надо в тюрьмах держать, там им место, он, видите ли, чуть не князем себя ведет, вообще не отвечает на ее вопросы.