Я повернулся к Майку и пожал плечами. Он громко хохотал, но теперь его голос не попадал в звукосниматель.
— Вы довольно сентиментальный человек, иначе вы бы скорее продали это кольцо, нежели стали писать картину на одежде. Отсюда я могу сделать вывод, что кольцо довольно ценное, а так как вы не решились отдать его в залог, то оно, скорее всего, было подарено вам в знак обручения.
Ну что же, отчасти он был прав. Золото с однокаратным рубином — и в самом деле довольно ценное. Холмс взял записку в руки и просмотрел ее.
— Что еще сказать? Вы американец, но вы не были воспитаны в Америке. Там обязательно восьмилетнее образование, но вас учили дома слуги или члены семьи, не отдавая в школу.
Но это было уже далеко от истины. Я родился и вырос в Калифорнии; проучился все двенадцать лет в самых лучших школах штата и еще четыре года в колледже. Мне не совсем понравились его выводы, и я спросил угрюмым тоном:
— А что привело вас к таким выводам? — Отчего Майк развеселился еще пуще.
— Извините, сэр. Я не хотел вас оскорбить. Вы говорите как образованный человек, хотя ваш акцент немного необычен. Я уверен, что ваше образование прекрасно, за исключением одной вещи, которую ни один частный учитель или школьный преподаватель в наших бывших колониях никак бы не пропустил, — чистописания и пунктуации.
Он поднял бумагу с моим корявым, неразборчивым почерком.
— Стоп, — я остановил машину. — Вырезать!
Майк выполнил мою команду с неохотой, трясясь от смеха.
— Мне очень жаль, — сказал он, придя в себя. — Я и не знал о вашей величайшей трагедии. В самом деле не знал. Почему вы ничего мне не сказали раньше, Микеланджело?
— Ладно, проехали. Я забыл, что компьютер не дал ему информации позднее 1900 года или около того. Но все равно это потрясающе. Я имею в виду как оно работает. То есть… мы сотворили персонаж. В какой-то мере. Не так ли? Если машина и на такое способна, то она, конечно, сделает кино и без всяких актеров.
Майк выпрямился, и глупая улыбка сошла с его лица.
— Слушай, а ты прав, — сказал он. — Красный перец! Ты понимаешь, что это такое?
Наконец-то он поймал наживку.
— Перепрограммируй его на современность и посмотрим, сможет ли он найти ящики с пленками.
— Мне кажется, это лишнее. Время не ждет. Давай посмотрим, что он сможет сделать в таком состоянии, — ответил я. — Продолжать, — сказал я машине, и Холмс возродился к жизни.
— Моя проблема заключается в следующем, — сказал я и вкратце обрисовал ситуацию, не упоминая содержимое ящиков, по крайней мере он не спросил меня об этом.
— Это пара круглых ящиков приблизительно такой величины, — сказал я, показав их размер руками.
— У вас есть нечто похожее, чтобы я мог посмотреть, что это такое? — спросил Холмс.
— Конечно, — ответил я. Под компьютером их была целая полка. Я взял один и протянул Холмсу. Ящик с грохотом упал на пол.
— Черт! Дерьмо! — выкрикнул я, ударяя себя по лбу.
— Сэр! — воскликнул Холмс, выпрямляясь и сверкая глазами от негодования.
— Извините, сэр, — сказал я.
Я положил ящик в сканер, и не успел еще обратно взять его в руки, Холмс уже держал в своих его дубликат.
— И справочники, прошу вас.
Я снова сказал «стоп» и послал Майка за справочниками. Они были новыми сборниками инструкций по производству, продаже и хранению голофильмов. По каким-то причинам в управлении настояли на том, чтобы издавать их в форме старых папок. То есть они представляли собой большие прямоугольные коробки с небольшим количеством листов внутри, но с достаточным свободным местом, чтобы добавлять новые бумаги по мере их поступления. Я их тоже отсканировал. Затем включил машину.
Холмс открыл папку, положил ящик внутрь и закрыл ее.
— Ага! — воскликнул он. — Видите, что стало с вашими ящиками?
Я безвольно опустился в кресло. Я так рассчитывал на него.
— В справочниках? Почему? — спросил я.
— Деньги, саботаж? У меня недостаточно информации о вашем мистере Ландерсе. Но вы сказали, что искали повсюду. Я должен принять ваши слова на веру, так как не могу покинуть это помещение для поисков. Значит, если ящиков нет на месте, то их должен был вынести человек, спрятав в паре таких вместительных папок. Отбросьте все невозможное, а то, что останется, каким бы невероятным оно ни было, и есть истина.
— Стоп, — сказал я, затем приказал: — Печатать.
Изображение дернулось и погасло. Снова перед нами был угол комнаты с синими стенами.