Паскалини вытер палец о брюки.
— Дело в том, мистер Холмс, что я потерял нечто очень важное.
— Да, это ясно по тому состоянию возбуждения, в котором вы пытались проникнуть в мой дом. Сначала пробовали влететь в окно, затем спуститься по трубе, прямо в огонь.
— Да, да, только давайте приступим к делу, signore, — настойчиво сказал Паскалини сквозь свои сжатые клыки.
— Я в вашем распоряжении.
— Я не просто потерял нечто. У меня есть все основания предполагать, что его украли!
— В самом деле?
— И я не преувеличу, сэр, если скажу, что без этого предмета моя жизнь не стоит и вырванной страницы «Стрэнда».
— Да, это серьезно, — сказал Холмс. — Я предполагаю, что у вас похитили гроб.
— Да! — крикнул Паскалини. — Наполненный землей из моей родной деревни Вермишелли!
— Понятно.
— Ах, мистер Холмс, прошу вас, помогите мне. Если я не окажусь в своем гробу до зари, я… я…
— Умрете? — предположил Холмс.
— Я и так уже мертвый.
— Я думал, что вы бессмертны.
— Ну да, конечно, с технической стороны есть разница. Единственное реальное отличие заключается как бы в той чистой прибыли, которая остается после уплаты всех налогов…
— Так что же случится, если вы не будете находится в гробу к рассвету?
— Это будет настоящий ад, мистер Холмс! Тело разложится самым болезненным образом, какой только можно представить, а дух мой навечно будет обречен на заключение в Ньюарке!
— Где это?
— В Америке.
— О Боже, старина! Нужно немедленно действовать! Нельзя терять ни секунды!
— Вот и я то же самое говорю.
— Покажите мне то место, где вы в последний раз видели свой гроб.
Холмс схватил пальто и шляпу, и они вышли в темноту лондонской ночи. Холмс окликнул кебмена, дремавшего в своем экипаже на углу улицы, и Паскалини приказал ему ехать к скромному итальянскому ресторанчику возле Холборн-серкус. Когда они прибыли, их встретил невысокий седой человечек, который, посмотрев на Холмса, всплеснул руками и закричал:
— Мадонна! Ты укусил сыщика, Гвидо!
— Нет, дядя Луиджи, это всего лишь пятно от…
— Джентльмен ваш дядя? — скептически спросил Холмс.
— Нет, на самом деле очень дальний родственник.
Когда старик повернулся и пошел, Паскалини добавил шепотом:
— Он не знает, что мне шестьсот лет и что я вампир. Он думает, что это у меня такие странные сексуальные привычки.
— Ага, понятно. Так где же был ваш гроб?
— В подвале, signore.
— И ваш дядя совершенно не удивлялся тому, что вы спите в гробу весь день?
— Я сказал, что так мне посоветовал мой хиромант.
Гвидо зажег фонарь, и они спустились в темный подвал по крутой лестнице со скользкими ступенями.
— Расскажите мне подробно, что произошло, — приказал Холмс.
— Я встал после заката солнца, оделся в вечернее платье, вышел поужинать, посетил оперу и нанес визит мисс Чейст. Там из-за этой диеты я почувствовал голод и мне все больше и больше хотелось вонзить клыки в некоторых гостей этой леди…
— Да, неудивительно. Я был однажды на званом вечере у мисс Чейст и чувствовал приблизительно то же самое, — пробормотал Холмс.
— Я решил провести остаток ночи дома, работая над своими мемуарами. Я последнее время переписывался с одним английским писателем, который проявил интерес к…
— Хм-м. И когда же вы заметили, что гроба нет на месте? Отсутствует ли что-нибудь еще? Вы дотрагивались до чего-либо после возвращения от мисс Чейст? Дядя спускался сюда? Принадлежит ли вам этот шелковый носовой платок?
— Э-э… нет.
Паскалини взял платок у Холмса и посмотрел на вышитые инициалы. В ужасе он едва не задохнулся и начал быстро ругаться по-итальянски.
— Спокойнее, мистер Паскалини, спокойнее. Как я вижу, эти инициалы для вас что-то значат.
— Это дело рук того самого пресловутого графа!
— Из Трансильвании?
— Да!
— У вас есть какие-либо предположения по поводу того, зачем он похитил ваш гроб?
— О этот грязный, отвратительный, чудовищный, эгоистичный вампир!
— Пожалуйста, сэр, выражайтесь яснее.
— Он тоже желает обессмертить свое имя с помощью того джентльмена, с которым я переписывался, — с английским автором, намеревающимся написать роман о вампирах. Граф опасается, что я, Гвидо Паскалини, стану главным героем этого романа и меня будут помнить в веках. Он не мог примириться с мыслью о честном соперничестве и жаждет уничтожить меня!