— Настоящий американец, — улыбнулся я. — Щедрый до смешного, готов прийти на помощь, но, боюсь, по английским стандартам слишком грубоват, а временами даже невежлив. Но не стоит его порицать, в этом городе жизнь часто бывает груба.
— Как обычно, вы видите, но не наблюдаете, Уотсон. Наш друг отчаянный денди и любит пустить пыль в глаза. Обе эти черты являются важными составляющими его характера. Боюсь, что в этой истории подобные черты могут многое объяснить.
— Вы осуждаете его за то, что он слишком американец, Холмс. В конце концов это же не Англия!
— Не Англия, — вздохнул Холмс. — Но вспомните нашего благородного Лестрейда, Уотсон, и сравните его с американским другом. Представьте их перед мысленным взором стоящими бок о бок. Что прежде всего бросается в глаза?
— Лестрейд более худой, — сказал я, представив себе его. — И, кажется, не такой высокий…
— Дорогой Уотсон, боюсь, что вы безнадежны! Наиболее важное отличие — это то, как они одеваются. Лестрейд носит один и тот же костюм по меньшей мере три года, ботинки его износились, обшлага рукавов истерлись. А наш американский друг, в отличие от его коллег по департаменту, выглядит так, словно только что сошел с витрины магазина. За сегодняшний ужин он заплатил наличными, и я видел счет. Можно подумать, что Сан-Франциско очень щедро оплачивает работу полицейских, что весьма сомнительно, поскольку в других городах дело обстоит совсем по-другому. Либо работа в полиции является лишь частью его времяпрепровождения, а зарабатывает он совсем на другом.
Я в замешательстве посмотрел на него.
— Чем же он может заниматься, Холмс?
Он вернулся к газете.
— Я не могу ничего сказать, но скоро мы это обнаружим.
— А что вы думаете о призраке?
— Ах, Уотсон, мы выясним истину вместе!
Хозяйка, Хэтти Дэниелс, была полной противоположностью нашей миссис Хадсон. Она была худой, с резкими чертами лица, с седыми волосами, собранными на затылке в пучок, и в фартуке со следами готовки, надетом поверх шерстяного платья. Выцветшая табличка на двери обещала завтрак и обед, хотя я на месте жильца не рискнул бы настаивать на этом.
Меблированные комнаты видали лучшие дни. Некогда мебель была хорошего качества, но со временем покрылась пылью и копотью, а некоторые окна с разбитыми стеклами были закрыты кусками картона.
— Не знаю я ничего про вашу мисс Адлер, — повторила Хэтти, затем с притворным дружелюбием, которое, по ее мнению, мы от нее ожидали, добавила: — Я слышала, ее нашли в бухте, бедняжку.
— Так она не жила здесь? — спросил Холмс.
Хэтти откинулась в своем кресле-качалке и скрестила руки на костистой груди.
— Я же вам сказала, — проговорила она тонкими губами, скрывающими дырки в челюсти, где прежде находились зубы. Лениво подобрав нитку с фартука, она рассматривала нас сквозь полуприкрытые веки.
Холмс достал из кармана письмо и протянул ей.
— В качестве обратного адреса она указала ваше заведение, миссис Дэниелс. Значит, можно предположить, что здесь она жила. — Оглянувшись по сторонам, он добавил: — Хотя это и кажется неправдоподобным.
Хэтти, уличенная во лжи, не стала смущаться. Она повертела в руках конверт, даже не глядя на обратный адрес.
— Здесь хранились письма мисс Адлер, — наконец-то призналась она. — Я получала их за нее, а она забирала их каждый месяц.
Холмс медленно прошелся по кухне, время от времени беря в руки какой-нибудь грязный стакан и ставя его на место, затем посмотрел в окно на холмистую местность.
— Вы сказали, что здесь она не жила.
— Нет, я не говорила, что она вообще не жила здесь, — подозрительно посмотрела на него Хэтти. — Когда-то жила, несколько лет тому назад. — Она фыркнула. — Потом переехала. Она всегда искала что-нибудь получше.
— Она не говорила вам, куда переезжает?
Хэтти покачала головой.
— Не говорила. Я и не спрашивала. Она платила два доллара в месяц, чтобы я хранила ее письма, я так и делала все эти годы.