Выбрать главу

Щелчок, гудение, и рабочая станция проснулась.

— Ах, — сказала Саманта, слегка удивившись. — Ты уже перезагрузил компьютер.

— Но я еще не повернул ключи обратно! — прокричал Стан из коридора. — Ничего такого я не делал.

По экрану поползли буквы:

НАЦИОНАЛЬНАЯ БЕЗОПАСНОСТЬ. СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО. ДОПУСК НЕ ПОДТВЕРЖДЕН.

Потом слова «не подтвержден» сменились словом «РАЗРЕШЕН».

— Я уверен, что он принял наш ответ, — сказал Карузерс, стоя за плечом Саманты и наблюдая за процессом вывода данных.

— А разве были какие-то сомнения? — добавила Дорис со смешком. — Знаешь, как говорится, «если бы Мориарти не существовало, то Шерлоку Холмсу следовало бы выдумать его».

— Но Мориарти существует на самом деле! — продолжил Брайн. — И именно он выдумал нас!

Саманта слушала разговор вполслуха, следя за экраном, который заполняли разнообразные факты, цифры, статистические данные, телефонные номера, секретные банковские счета со всего мира.

Стан вошел в комнату, держа в руках кипу газет.

— Надо тщательным образом просмотреть все эти вызовы.

— Для Шерлока Холмса не существует неразрешимых проблем! — воскликнула вся четверка.

Саманта почувствовала, как на ее плечо ложится рука.

— И ты тоже должна сопровождать нас, — сказала Дорис.

— Нам без тебя не справиться! — согласился Брайн.

— Вместе мы быстро окружим его, — воодушевленно произнес Стан.

— Идемте, Уотсон! — взмахнул своей трубкой Карузерс. — Игра продолжается!

— Уилсон, — поправила Саманта.

Может, сегодняшнее утро и не такое уж плохое, подумала она.

Дэвид Герролд

Сотворение кумира

ПРИМЕЧАНИЕ РЕДАКТОРА. Семнадцать копий этой рукописи приходили в мою контору на протяжении трех недель. Некоторые были доставлены по почте, другие переданы с курьером, третьи посланы по факсу, две по компьютерной почтовой системе «КомпьюСерв» и одно по «Джини». Некоторые мне передали посланники. Все семнадцать были подписаны разными именами и указывали на различное место отправления. Я уверен, что их было больше семнадцати, но дошли только эти.

В начале каждой копии имелось письмо следующего содержания:

Дорогой мистер Резник, я приношу свои извинения за то, что столь необычным способом привлекаю ваше внимание, но после того как вы прочтете это послание, вы поймете, почему мне пришлось пойти на это, чтобы на ваш стол легла хотя бы одна его копия.

Кстати, сразу скажу, что я не автор этого произведения, хотя за отсутствием других наследников имущества заявляю на него свои права. Прилагаемый рассказ — история, письмо, исповедь, называйте как вам угодно — попал мне в руки весьма странным образом.

Я никогда не был особо близок со своим отцом; это был строгий и суровый человек, поэтому как только я достаточно вырос, чтобы без посторонней помощи прожить в этом мире, то сразу же покинул его дом. При этом я зашел настолько далеко, что поменял даже имя, фамилию и переехал в другой город. В течение некоторого времени я избегал всяческих контактов со своим отцом (имени которого не стану здесь приводить), так что вы можете представить мое изумление и раздражение, когда я увидел, что он стоит на пороге моего дома. Не питая к нему особых чувств, я тем не менее счел своей обязанностью пригласить его в дом. Он держал в руках небольшой пакет, завернутый в коричневую бумагу и перевязанный толстой бечевкой.

— Здесь твое наследство, — сказал он в качестве объяснения.

Он положил пакет на столик и снял тяжелое пальто, повесив его на крючок в прихожей. Мне было очень неприятно видеть такой знакомый жест в своем доме. От его присутствия мне стало не по себе, и я не знал, что ему ответить.

— Мне известно, что ты полагаешь, будто я не был хорошим отцом, — сказал он. — В отличие от других родителей, я не баловал тебя вниманием в годы формирования личности. Мне казалось, что это только бы повредило тебе и превратило в одного из тех мужчин, которые недостойны называться этим словом. Теперь ты вырос, и я вижу, что был прав. У тебя твердый характер, и ты можешь постоять за себя. Я всегда полагал, что независимость — величайший дар, который я могу дать сыну. Нет, не благодари меня. Надеюсь, что ты когда-нибудь так же поступишь по отношению к своему сыну. Но сейчас дело не в этом. У меня мало времени, и мне нужно многое рассказать тебе.

Он взял меня за руку и провел в гостиную. (Я приобрел старый дом, построенный еще в середине девятнадцатого века.) Он сел напротив меня, положил сверток на стол между нами и начал говорить тихим голосом:

— Возможно, ты удивляешься тому, как мало у меня было друзей и знакомых и что мы так часто переезжали во времена твоего детства — раз в несколько месяцев. Возможно, ты удивлен и тем, почему за последние годы я не старался найти тебя. Все это было ради твоей же пользы и безопасности. Я не хотел, чтобы он нашел тебя.

После того как я уйду, ты волен будешь совсем забыть обо мне; я не стану тебя больше беспокоить. Я оставлю этот пакет тебе. Ты можешь сделать с ним все что пожелаешь. Но я должен предупредить тебя, что если ты примешь этот дар, твоя жизнь окажется в ужасной опасности, самой страшной, какую ты только можешь себе представить. Ты можешь изучить содержимое пакета, как поступил я в твоем возрасте. Ты можешь швырнуть его в огонь, как собирался сделать и я. Ты можешь в один прекрасный день передать его своему сыну. Или сочтешь, что настало время предать его содержание огласке. Выбор остается за тобой, как он был и у меня. Возможно, я допустил ошибки, но… я сделал все что мог. Если ты должен обвинить кого-то, то ругай своего деда, потому что именно он первый принял на хранение эту… эту тайну.

У меня сохранились лишь смутные воспоминания о своем деде. Он умер, когда я был еще маленьким. Мне он всегда казался очень нервным человеком. О какой бы тайне ни собирался поведать мне отец, он определенно заинтересовал меня. Я никогда не видел, чтобы человек так вел себя. За небольшой промежуток времени он сказал мне больше слов, чем за весь год последнего нашего с ним проживания под одной крышей. Мне ничего не приходило в голову, и я произнес только нелепую фразу: «Не хотите ли чаю?» Я просто хотел показать, что внимательно слушаю его и что, несмотря на все между нами происшедшее, я по-прежнему уважаю его.

Отец посмотрел на меня в замешательстве, словно на помеху. Мой вопрос перебил его. Но при мысли о моем гостеприимстве черты его лица разгладились — наверное, он понял это как знак моей признательности или даже теплого чувства к нему. Возможно, так и было; я и сам до конца ничего не понял — настолько меня смутили его признания. Я поспешил на кухню и поставил на огонь чайник. Лицо мое покраснело от смущения. Это долгое вступление разожгло во мне любопытство, а теперь нам обоим пришлось отложить развязку.

Однако чайник вскоре вскипел, и чай уже заваривался в керамическом чайничке, стоявшем на столе между нами, его успокаивающий аромат наполнял комнату доброжелательной атмосферой. Когда я положил на поднос печенье, которое испек сам этим утром, отец продолжил свое повествование.

— Твой дед, — сказал он торжественно, — был племянником известного доктора Уотсона — да, того самого Уотсона.

Он остановился, чтобы до меня в полной мере дошел смысл сказанного.

Я знал, что у нас существует какая-то семейная тайна, хотя бы потому, что отец отказывался говорить об этом, но мне всегда казалось, что это связано с преступностью. Какой-нибудь предок, которого повесили за конокрадство или другой позорный поступок.

— Боюсь, я не понимаю тебя. Почему это следовало хранить в тайне? Наоборот, мы должны были бы гордиться своим предком.

Отец похлопал рукой по пакету, лежащему на столе.

— Когда прочтешь вот это, то поймешь. Это правдао его так называемых приключениях. Я хочу оставить тебя наедине с нею. Теперь это твое. Послушайся моего совета: швырни пакет в огонь и покончи с этим раз и навсегда. Потому что, если ты его откроешь и прочтешь записи, то никогда уже не сможешь спать спокойно.