— Мир его праху, — пробормотал я. — А это чудовище, Джек-потрошитель?..
Серые глаза Холмса подернулись дымкой печали.
— И лорд Кэрфакс тоже погиб. И тоже в силу несчастного стечения обстоятельств. Как и его брат.
— Естественно. Он предпочел смерть в огне петле палача.
Холмс продолжал о чем-то думать.
— Ватсон, — предельно серьезным голосом тихо сказал он. — Давайте будем уважать решение благородного человека.
— Благородного? Никак вы шутите? Ах да, понимаю. Вы имеете в виду моменты, когда он был в ясном рассудке. А что герцог Ширский?
Холмс уткнулся подбородком в грудь:
— У меня плохие известия и о герцоге тоже. Он покончил с собой.
— Понимаю. Он не смог пережить жуткого открытия: его старший сын — преступник! Как вы это узнали, Холмс?
— Выбравшись из огня, я прямиком направился в его особняк на Беркли-сквер. Вместе со мной был Лестрейд. Но мы опоздали. Он уже знал печальные новости о лорде Кэрфаксе. И упал на меч, рукоятку которого держал в руках.
— Настоящая смерть патриция!
Мне показалось, что Холмс кивнул, но на самом деле он просто склонил голову. Он был полон скорби.
— Тяжелая история, Ватсон, очень тяжелая, — сказал он и погрузился в молчание.
Я чувствовал, что он хочет свернуть разговор, но сам я такого желания не испытывал, забыв и про сломанную ногу, и про боль от ожогов.
— Не понимаю вас, Холмс! Ведь Потрошитель мертв!
— Да, — сдержанно сказал он. — И довольно, Ватсон, вам надо отдохнуть. — Он как будто собрался встать и уйти.
— Я не могу отдыхать, пока не сойдутся все части головоломки! — закричал я; он покорно остался сидеть. — Даже я в состоянии проследить последовательность событий, которые завершились пожаром. Маньяк Потрошитель, действовавший под прикрытием благотворительности как лорд Кэрфакс, не знал ни как выглядят, ни где находятся Анжела Осборн и Макс Клейн. Я прав?
Холмс не ответил.
— Когда вы нашли его логово, — продолжал я настаивать, — вы ведь уже знали, кто он такой?
На этот раз Холмс кивнул.
— Затем мы отправились в приют. Хотя мы его не видели, он нас и видел, и слышал. Или же он явился вскоре после нас и узнал об «Ангеле и короне» от доктора Мюррея, поскольку тот не видел причин ничего утаивать. Лорд Кэрфакс пошел за нами и, так же как и мы, поднялся черным ходом.
— Лорд Кэрфакс явился до нас, — резко сказал Холмс. — Вспомните сломанную задвижку.
— Согласен. Должно быть, он быстрее нас двигался в тумане. А потом мы ему помешали напасть на Анжелу Осборн, которая была обречена стать его очередной жертвой. Когда мы вошли в комнату миссис Осборн, он, вероятно, затаился где-нибудь в коридоре и ждал момента.
С этим Холмс не стал спорить.
— И затем, поняв, что вы разоблачили его, он решил закончить свою кровавую карьеру пожаром. Вот его последние слова, обращенные ко мне: «Передай всем, доктор Ватсон! Скажи им, что Джек-потрошитель — это лорд Кэрфакс!» Так мог поступить только одержимый манией собственной уникальности — эгоманьяк.
Холмс наконец поднялся:
— Во всяком случае, Ватсон, Джек-потрошитель больше не будет бродить по ночным улицам. Но мы слишком долго нарушаем приказ доктора. Я настаиваю, чтобы вы поспали.
И с этими словами он оставил меня одного.
Эллери наносит визит прошлому
Эллери задумчиво отложил рукопись Ватсона. Ему послышалось, что щелкнул замок входной двери.
Подняв глаза, он увидел, что на пороге кабинета стоит его отец.
— Папа!
— Привет, сынок, — вызывающе улыбнулся инспектор. — Я больше не мог там выдержать. И вот я здесь.
— Добро пожаловать домой.
— То есть ты не сердишься?
— Ты пробыл там даже дольше, чем я ожидал.
Войдя, инспектор бросил шляпу на диван и с облегчением потянулся, но тут же на лице его появилось озабоченное выражение.
— Ты паршиво выглядишь. В чем дело, Эллери?
Сын не ответил.
— А как я выгляжу? — коварно спросил отец.
— Куда лучше, чем когда я тебя отправлял.
— Ты уверен, что с тобой все в порядке?
— Я себя нормально чувствую.
— Только не ври мне. Не пишется?
— Нет, все идет отлично. Лучше и не придумаешь.
Но старика было не провести. Он сел на диван, закинул ногу на ногу и потребовал:
— Рассказывай.
Эллери сокрушенно пожал плечами:
— Нет, мне не стоило появляться на свет сыном копа. Ладно. Кое-что в самом деле случилось. Сплелись события прошлого и нынешнего времени. Пришлось распутывать старые узлы.
— Изложи по-человечески.
— Меня втянул Грант Эймс…
— Ты мне это говорил.
— И рукопись меня увлекла. Одно повлекло за собой другое. Вот я и…
— Не улавливаю.
Эллери вздохнул:
— Да, лучше уж все тебе рассказать.
Рассказывал он долго.
— И вот как обстоят дела, папа. Она безоговорочно верит в его невиновность. Это убеждение она пронесла через всю жизнь. Могу предположить, что она и не собиралась ничего делать, пока на склоне лет ее внезапно не осенило — втянуть меня в эту историю. Осенило, и все тут!
— И как ты намерен поступить?
— Как раз хотел навестить ее, но тут ты явился.
— Мне надо все обдумать! — Инспектор Квин встал и взял у Эллери рукопись. — Насколько я понимаю ситуацию, сын, у тебя абсолютно нет выбора. Она ведь спросит твое мнение.
Эллери поднялся:
— Почему бы тебе не почитать рукопись, пока меня не будет?
— Вот-вот. Прямо и начинаю.
Квин-младший поехал на север в Вестчестер и по 22-й дороге добрался до Сомерса. За окном машины остался деревянный слон на перекрестке, напомнивший, что тут в свое время зимовал Цирк Барнума и Бейли. В Путнеме он вспомнил о героях Революции и понадеялся, что они почиют где-то на небесах, как и полагается героям.
Но все эти мысли скользили по поверхности. На самом деле он думал о старой леди, которую увидит в конце пути. И мысли эти были не из приятных.
Наконец он свернул к аккуратному маленькому коттеджу. К этому кукольному домику вела узкая подъездная дорожка. Эллери вылез и, волоча пудовые ноги, подошел к парадной двери. Он постучал, и она открылась без промедления, словно хозяйка ждала его. В глубине души он был бы не против, если бы ее не оказалось дома.
— Вы Дебора Осборн Спейн, — сказал он, глядя на нее сверху вниз. — Здравствуйте.
Конечно, она была очень старая. По его расчетам, ей должно быть уже хорошо за восемьдесят. В рукописи не говорилось точно, сколько ей было лет в тот день, когда Холмс и Ватсон побывали в Ширском замке. Ей могло быть и все девяносто.
Как и у многих старушек, особенно полноватых, лицо у нее было как печеное яблочко, но на щеках еще рдел румянец. Бюст великоват для ее габаритов — как только она его носит! А глаза молодые: поблескивают, мерцают в глубине каким-то светом.
— Входите, мистер Квин.
— Вам не трудно называть меня Эллери, миссис Спейн?
— Вот к этому я никогда не привыкну, — сказала она, вводя его в уютную маленькую гостиную, украшенную скульптурным портретом королевы Виктории; Эллери показалось, что он попал в Викторианскую эпоху; а дама продолжала с достоинством: — Не принимаю эту вашу чисто американскую манеру знакомиться, сразу же переходить на имена и хлопать друг друга по плечу. Впрочем… садитесь в это моррисовское кресло, Эллери… если оно вас устраивает.
— Вполне. Я смотрю, вы храните верность своим привычкам.
Сама она расположилась в герцогском кресле, в котором едва не затерялась.
— Что еще остается ветхой англичанке? — со слабой улыбкой сказала она. — Я понимаю… я выгляжу убежденной англофилкой. Но трудно отрешиться от того, с чего начиналась твоя жизнь. Да и зачем? Мне и в самом деле так очень удобно. А нечастые визиты в Нью-Рошель, к розам Рейчел, скрашивают мое существование.