— Но он поставил в тупик всю лондонскую полицию.
— Рискну предположить, что данный факт отражает скорее тупоумие Скотленд-Ярда, чем какую-то особую сообразительность Потрошителя.
— И тем не менее…
— Вся эта история скоро завершится. Держу пари, однажды ночью Лестрейд настигнет маньяка, когда тот будет готовиться к очередному убийству, что и принесет нашему другу очередной триумф.
Холмса постоянно выводил из себя Скотленд-Ярд, поскольку никак не мог сравниться с ним по эффективности действий; при всей своей гениальности, в таких случаях Холмс мог с детским упрямством стоять на своем. Но дальнейшие замечания с моей стороны прервал звонок у входной двери. После небольшой паузы мы услышали шаги миссис Хадсон, и, когда она появилась в дверях, я с удивлением уставился на нее. Она несла бандероль в коричневой обертке и кувшин с водой, и на лице у нее явственно читался испуг.
Второй раз за это утро Холмс разразился смехом.
— Все в порядке, миссис Хадсон. Посылка, кажется, вполне безобидна. Я уверен, что вода нам не понадобится.
Миссис Хадсон вздохнула с облегчением:
— Если вы так считаете, мистер Холмс… Со времени последней истории я уж прибегаю к предосторожностям.
— И я высоко ценю вашу бдительность, — сказал Холмс, беря посылку. Когда его многострадальная хозяйка ушла, он добавил: — Совсем недавно миссис Хадсон принесла мне пакет. Я как раз благополучно разрешил неприятное маленькое дельце, и послание поступило от одного мстительного джентльмена, который недооценил остроту моего слуха. Я четко расслышал тиканье часового механизма и попросил принести кувшин воды. Этот инцидент настолько потряс миссис Хадсон, что она до сих пор не оправилась.
— Я не удивляюсь!
— Но что у нас здесь? Хмм… Размеры примерно пятнадцать на шесть дюймов. Четыре дюйма толщиной. Аккуратно обернуто в обыкновенную коричневую бумагу. Судя по марке, послано из Уайтчепеля. Имя и адрес написаны женщиной, которая, осмелюсь предположить, редко имеет дело с пером и бумагой.
— Что и подтверждается корявым почерком. И конечно же чувствуется женская рука.
— Значит, тут мы согласны, Ватсон. Превосходно! Двинемся дальше?
— Непременно!
Появление посылки вызвало интерес у Холмса, не говоря уж обо мне; его глубоко посаженные серые глаза зажглись энтузиазмом, когда, сняв упаковку, он извлек плоский кожаный футляр и приподнял, чтобы я имел возможность рассмотреть его.
— Итак. Для чего он может быть предназначен, Ватсон?
— Это набор хирургических инструментов.
— Кому, как не вам, разбираться в этом? Кроме того, вы же не станете отрицать, что это довольно дорогая вещь?
— Да. Футляр из кожи высшего качества. Штучная работа.
Холмс положил футляр на стол, открыл его, и мы замерли в молчании. Там был стандартный набор инструментов, и каждый из них аккуратно лежал в соответствующем гнезде, на подкладке багрово-красного бархата. Одно гнездо зияло пустотой.
— Какого инструмента не хватает, Ватсон?
— Большого скальпеля.
— Для вскрытия, — кивнул Холмс, протирая свою лупу. — Итак, что же нам сообщит данный набор? — Тщательно изучив футляр и его содержимое, он продолжил: — Начнем с очевидного. Эти инструменты принадлежали медику, у которого настали тяжелые времена.
Как обычно, я признал свою слепоту:
— Боюсь, что для вас это куда более очевидно, чем для меня.
Занятый изучением инструментов, Холмс рассеянно ответил:
— Стань вы жертвой неудачи, Ватсон, какой предмет вашего имущества вы бы отнесли в ломбард последним?
— Конечно, хирургические инструменты. Но…
— Совершенно верно.
— Но из чего вы делаете вывод, что они были заложены?
— Тому два доказательства. Возьмите мою лупу и посмотрите вот сюда.
Я уставился в точку, на которую он указывал:
— Белое пятнышко.
— Состав для полировки серебра. Хирурги не чистят им свои инструменты. А с ними обошлись как со столовым набором. И занимался этим человек, которого интересовал только их внешний вид.
— Теперь, когда вы мне показали, я должен согласиться. И каково же второе доказательство?
— Следы мелка на тыльной стороне футляра. Они почти стерлись, но если присмотритесь, то увидите, что они составляют номер. Хозяин ломбарда обычно ставит его на вещи, которую приносят в залог. Этот же номер вносят и в квитанцию о залоге.
Я почувствовал прилив возбуждения. Теперь все стало ясно.
— Значит, набор был украден! — воскликнул я. — Украден у какого-то хирурга и за гроши заложен в ломбард!
Не сомневаюсь, читатели простят мне взрыв негодования. Альтернатива просто не укладывалась у меня в голове: как бы ни были тяжелы обстоятельства, практикующий врач не может расстаться со столь замечательными инструментами. Тем не менее Холмс быстро избавил меня от иллюзий.
— Боюсь, дорогой мой Ватсон, — посмеиваясь, сказал он, — вы не уловили самый интересный аспект данного вещественного доказательства. Ростовщики — это хитрое и продувное племя. В число их деловых качеств входит умение оценить не только принесенную вещь, но и человека, который ее предлагает. Если бы у торговца появилось хоть малейшее подозрение, что набор украден, он не выставил бы его в витрине, а он выставил, как вы, конечно, заметили.
— Конечно, я не заметил! — вспылил я. — Вы-то откуда знаете, что набор стоял в витрине?
— Присмотритесь, — сказал Холмс. — Набор держали открытым, и в таком месте, куда падали лучи солнца. Разве выцветший бархат на внутренней поверхности крышки не убеждает нас в этом? Более того — основательно выгоревшие фирменные марки говорят, что лежал он долго. Есть ли сомнения, что лежал он на витрине?
Мне оставалось лишь кивнуть. Как всегда, после объяснений Холмса его удивительные озарения казались просто детскими играми.
— Жаль, что мы не знаем, где находится этот ломбард, — сказал я. — Этот странный залог мог бы привести к его источнику.
— Может, мы выкроим для этого время, — сухо хмыкнул Холмс. — Найти ломбард не так уж и трудно. Его витрина смотрит на юг, и расположен он на узкой улочке. Дела у ростовщика идут не лучшим образом. Кроме того, он иностранец по происхождению. Это вы, конечно, видите?
— Ничего подобного я не вижу. — Я снова почувствовал себя уязвленным.
— Неправда. — Соединив кончики пальцев, Холмс добродушно посмотрел на меня. — Вы все видите, дорогой мой Ватсон, но вам не хватает наблюдательности. Давайте приведем мои выводы в порядок. Эти инструменты не были тут же куплены кем-то из множества лондонских студентов-медиков, что обязательно случилось бы, если бы лавка была на оживленной улице. Отсюда я делаю вывод, что она находится где-то в стороне от многолюдных путей.
— Но почему на узкой улочке и лицом к югу?
— Обратите внимание на расположение выцветшего пятна. Оно аккуратно тянется вдоль верхнего края бархатной подкладки, и больше нигде его нет. То есть солнце падало на открытый набор, лишь когда было в зените и его лучи не встречали препятствий в виде высоких зданий на другой стороне улицы. Значит, ломбард находится на северной стороне какой-то узкой улицы.
— А ваш вывод, что ростовщик является иностранцем?
— Обратите внимание на написание семерки в номере залога на футляре. У нее есть короткая поперечная черточка. Только иностранцы пишут семерку таким образом.
И опять я почувствовал себя пятиклассником, забывшим слова национального гимна.
— Холмс, Холмс, — сказал я, сокрушенно качая головой. — Я никогда не перестану удивляться…