– Я, разумеется, не собирался беседовать с вами, находясь в столь неприглядном положении, Стэплтон.
Человек, захвативший Холмса, криво ухмыльнулся.
– Так вы догадались?
– Лишь сейчас. Но должен признаться, я так до конца и не поверил в ваше исчезновение на болоте. Я считал вас большим хитрецом, который не допустил бы, чтобы его затянуло в Гримпенскую трясину. Улики, указывающие на вашу гибель, казались мне слишком уж очевидными, какими-то нарочитыми. Мне думалось, я вижу ваш указующий перст, наводящий на мысль о подобном исходе событий. Такая смерть, в общем, была чересчур удобной. Разумеется, я не стал делиться своими сомнениями с сэром Генри или доктором Уотсоном. В этом не было большого смысла. Ваш план провалился, и предположение о том, что вы спаслись, придало бы этому делу, в остальном успешному, какое-то нескладное завершение. Однако я чувствовал, что мы с вами еще встретимся. От опасных и изобретательных противников не так легко избавиться, как бы вы ни пытались уверить меня в обратном.
Стэплтон поднял фонарь выше, и Холмс увидел его обрамленное соломенно-желтыми прямыми волосами испачканное лицо, изобразившее нечто вроде вежливой улыбки. Да, это был уже совсем не тот городской натуралист, которого Холмс встречал в Дартмуре. По его опустившемуся виду и грязной одежде можно было судить, в каких суровых условиях жил он в последнее время.
– Польщен вашими словами, – произнес Стэплтон. – Всегда приятно, когда способности человека оцениваются по заслугам. Вдвойне приятно, когда это делает великий Шерлок Холмс.
– О, я полностью признаю ваши особые таланты, – многозначительно ответил Холмс.
– Вы чертовски умны, Холмс, но, несмотря на весь ваш ум, кнут сейчас у меня в руках. Я наблюдал за вами на болоте на следующее утро после гибели пса и видел, как вы искали меня. Будь у меня тогда ружье, вы были бы покойником. В тот день я дал себе клятву свести с вами счеты, господин сыщик. Если бы не ваше вмешательство, я был бы сейчас хозяином поместья Баскервилей, а не беглецом, который вынужден, как преступник, заметать следы и скрываться от полиции в нищенской дыре.
Холмс отвечал с мрачной улыбкой:
– Но вы и есть преступник, дорогой мой Стэплтон. У вас налицо ярко выраженные преступные наклонности. Всепоглощающая алчность толкнула вас на убийство сэра Чарлза Баскервиля, затем вы попытались погубить сэра Генри. Эта алчность была направлена на то, что вам не принадлежало.
– Но могло принадлежать мне, – воскликнул Стэплтон.
Слова его эхом разнеслись по пустой комнате.
– Должен признать, вы проявили большую изобретательность в воплощении собаки как орудия убийства. Пожалуй, слишком большую.
– Что вы хотите этим сказать?
– Если бы вы избрали менее эффектный способ убийства семейства Баскервилей, я, пожалуй, не был бы так заинтригован и не стал бы расследовать это дело. А значит, ваша схема могла бы сработать.
Обдумав слова Холмса, Стэплтон кивнул.
– Вы правы. Я мог бы выбрать для Баскервилей какую-нибудь обычную смерть – например, яд… Но разве в этом есть вызов? Если человек задумывает убийство, ему следует изобрести самый коварный и оригинальный способ это сделать.
– Вот почему я получил утром этот жуткий пакет.
– Да! – Глаза Стэплтона заискрились весельем, а рот расплылся в отвратительной ухмылке. – Своеобразный подарочек, не так ли?
– Извините, что не смог угодить вам и не дал клинку вонзиться мне в сердце, – ответил Холмс. Потом многозначительно добавил:
– Жаль, что для столь неудачного предприятия вам пришлось испортить одну из ваших ценных книг.
– Это ее книга.
Слова эти вылетели сами собой, помимо его воли. Стэплтон попался на удочку. Заметив, как забегали у него глаза, а на скулах заиграли желваки, Холмс понял, что он раздосадован своим опрометчивым ответом. Холмс был очень доволен.
– Наверное, она расстроена тем, что вы испортили одну из ее любимых книг, – осторожно подсказал Холмс.
Однако Стэплтон не стал заглатывать новую наживку.
– Любознательны до самого конца – а, Холмс? Пытаетесь подобрать кусочки головоломки, чтобы потом выследить меня? Не тратьте силы. Живым вы из этой комнаты не выйдете.
На какой-то миг лицо его потемнело от гнева.
– В таком случае почему вы боитесь рассказать мне об этой женщине? – спросил Холмс.
Стэплтон ответил не сразу.
– Я не боюсь, – заносчиво произнес он. – При мысли о том, что моя опрометчивая реплика будет до самого конца возбуждать ваше любопытство, я испытываю величайшее удовлетворение.