Глава четвертая
Лондон Гарденс
Вопреки очарованию своего названия в те дни Лондон Гарденс был захудалым районом Кентиш-Тауна. Сев в двухколесный экипаж в конце Бейкер-стрит, Шерлок Холмс, дабы не привлекать к себе внимания, высадился в четверти мили от места назначения. На улицах было тихо и пустынно, если не считать небольших стаек крыс, время от времени темным пятном беззвучно проносящихся по мокрым тротуарам.
Туман здесь был не таким плотным, как на Бейкер-стрит. Вокруг высокой темной фигуры сыщика от порывов сильного ветра закручивались маленькие вихри желтого смога. Кое-где слабый свет газовых фонарей бросал на мостовую бледные круги света. Холмс старался держаться в тени.
Где-то вдалеке Биг Бен начал отбивать полночь. Осторожно продвигаясь к своей цели, сыщик замечал, что дома вокруг становятся все беднее. В холодном ночном воздухе витал запах распада. Вдруг Холмс замер и стал прислушиваться. В тишине ночной улицы ему почудился какой-то слабый, еле различимый шум. Пройдя немного вперед, он снова прислушался. На этот раз ошибки быть не могло: то было мерное шарканье чьих-то ног.
Его преследовали.
Холмс резко повернулся кругом, окунувшись в темноту у себя за спиной. Потом услышал испуганный вздох и с трудом различил сквозь туман неясные очертания человека с поднятой правой рукой, изготовленной для удара. Когда фигура ринулась вперед, Холмс, уклоняясь, быстро отступил в сторону. Нападавший зашатался, что-то невнятно бормоча.
Холмс медленно пошел назад к ближайшему газовому фонарю, незадачливый преследователь поплелся следом. Оказавшись наконец в круга света, он явил собой поистине жалкое зрелище. Небритое рябое лицо и налитые кровью глаза придавали этому мужчине неопределенного возраста сходство скорей с животным, чем с человеком. Рваное тряпье удерживалось на этих исхудавших мощах при помощи веревки. Оружие – короткая дубинка – еле держалось в безвольно опущенной руке.
– Я и не думал навредить тебе, папаша, – сипло прокаркал он, судорожно выплевывая слова.
– А разбитая голова, по-твоему, не в счет? – возразил Холмс.
Человек отбросил деревяшку в сторону.
– Не хотел навредить, – механически повторил он. – Это все от отчаяния, папаша. – Он проковылял немного вперед в свете фонаря. – Я ничего не ел… – Изможденное лицо его сморщилось, брови насупились – вероятно, он не мог вспомнить. – Я не ел уже… – повторил он вновь, в замешательстве качая головой.
Холмс рассматривал стоящего перед ним бедолагу. В действительности ли он то, чем кажется – один из тех жалких экземпляров человеческих отбросов, населяющих бедные районы Лондона, питающихся объедками, идущих подчас на преступление с одной только целью выжить, – или же он каким-то образом связан с загадочной телеграммой и попыткой убийства, предпринятой в это утро?
Человек шаркающей походкой приблизился к Холмсу еще на несколько шагов, с мольбой протягивая вперед руки. От него повеяло смрадом сточной канавы. Холмс изучал пустые глаза, гнилые зубы, сочащиеся болячки, щеки, запавшие от истощения – как-то непохоже на спектакль… Этот несчастный – не мошенник.
В воздухе блеснула серебряная монета.
– Спасибо, папаша.
– Проваливай, – отрывисто проговорил Холмс.
– Да благословит тебя небо, – удаляясь шаркающей походкой, пробормотал незнакомец и снова растворился в темноте.
Выждав несколько мгновений, Холмс пересек улицу и подошел к шести унылым обветшалым домам, носящим гордое имя Лондон Гарденс. Будучи некогда великолепными модными особняками, они давно уже стояли заброшенные, с облупившимися фасадами, запущенными садами и покрывшимися копотью окнами. Все они были темными, за исключением окон дома под номером один, в который сыщика и призвали столь необычным образом. В верхнем этаже за опущенной шторой силуэтом обозначилась человеческая фигура.
– А вот и паук, – пробормотал Холмс, – в центре своей паутины.
Он почти не сомневался относительно личности своего потенциального убийцы, но нити улик и подозрений были слишком тонки, чтобы вслух произнести это имя.
Вынув из складок пальто револьвер, Холмс собрался с духом и пошел по тропинке к передней двери. Заметив в грязи цепочку следов, по их характеру и длине шага он определил, что они принадлежат худощавому человеку ростом приблизительно пять футов восемь дюймов.