Шерлок Холмс и Шекспир
На отношении Холмса к Шекспиру стоит остановиться отдельно. Все-таки на протяжении всей эпопеи он цитирует не менее четырнадцати пьес великого драматурга, а одну из них — «Двенадцатую ночь» — дважды, из чего, как уже было сказано, холмсоведы даже сделали вывод о том, что он в эту самую двенадцатую ночь и родился.
Причем, в отличие от других писателей, которых Холмс именно цитирует, с указанием авторства, фразы из шекспировских пьес часто так органично вплетены в его речь, что переводчики, для которых английская культура все-таки не родная, часто их не замечают. Например, в «Убийстве в Эбби-Грейндж» Холмс говорит: «Вставайте, Уотсон, вставайте! Игра началась. Ни слова». В оригинале же эта фраза звучит как «Come, Watson, come! The game is afoot. Not a word!» Это точная цитата из знаменитой королевской речи «Генриха V»:
В переводе Е. Бируковой:
Теряются в русском переводе и подтексты цитат, перефразированных Холмсом, например фраза «Ведь трижды тот вооружен, кто прав» из «Генриха VI», которую Холмс говорит в «Исчезновении леди Френсис Карфэкс» звучит более персонифицировано, чем в оригинале.
Широта кругозора необходима для нашей профессии. Своевременная реализация на практике накопленных знаний часто играет решающую роль.
Шерлок Холмс и философия
По мнению доктора Ватсона знаний в области философии у Холмса тоже не было. И снова доктор ошибался. Возможно, Холмс и не особо увлекался философскими теориями, но учитывая его глубокие познания в лингвистике, истории, религии и музыкальной теории, он просто не мог не разбираться в философии, поскольку она тесно связана со всеми перечисленными науками.
В рассказе «Чертежи Брюса-Партингтона» Холмс увлекается средневековой музыкой и даже пишет серьезную монографию «Полифонические мотеты Лассуса», посвященную видимо фламандскому композитору эпохи Возрождения Орландо ди Лассо. Естественно, такую научную работу нельзя написать без глубоких исторических и музыкальных познаний.
В «Дьяволовой ноге» Ватсон пишет: «Холмс заинтересовался также древним корнуэльским языком и, если мне не изменяет память, предполагал, что он сродни халдейскому и в значительной мере заимствован у финикийских купцов, приезжавших сюда за оловом. Он выписал кучу книг по филологии и засел было за развитие своей теории…»
Что же касается религии, то об ее роли в жизни Холмса стоит поговорить отдельно. Но даже поверхностный читатель не может не заметить, насколько легко он цитирует Библию, а в рассказе «Горбун» эти знания даже помогают ему раскрыть преступление — никто кроме Холмса не понимает, что Давид, которого упоминает миссис Барклей, это библейский царь, совершивший то же преступление, что и ее муж.
Тому, кто пробует поставить себя выше матери-Природы, нетрудно скатиться вниз. Самый совершенный представитель рода человеческого может пасть до уровня животного, если свернет с прямой дороги, предначертанной всему сущему.
Шерлок Холмс и религия
Безусловно, Холмс, как и Конан Дойл, был человеком своего времени, поэтому рациональное мышление сочеталось у него с верой в Бога. Без фанатизма, естественно, но и без малейших признаков атеизма. Конан Дойл был ярым противником научного материализма и верил в бессмертие души, поэтому и Холмс придерживался подобных взглядов.
В советских переводах по понятным соображениям религиозные моменты тщательно сглаживались, так например в «Тайне Боскомской долины», которую исследователи по праву называют одной из самых христианских по духу историй о Холмсе, из его финальной речи убрали слова «да поможет нам Бог» и рассуждения о милости божьей. Но полностью изъять оттуда мотивы греха, искушения и искупления конечно не удалось, ведь на этом строится весь сюжет рассказа.
Рассказу «Голубой карбункул», тоже проникнутому христианским духом, повезло больше, там религиозные мотивы в основном сохранены. Там тоже основной темой является искушение, но поскольку грех преступника не так велик, как в «Тайне Боскомской долины», ему не приходится его искупать, достаточно искреннего раскаяния. Холмс принимает решение не наказывать грешника, а поверить ему и отпустить, ведь на дворе Рождество, время прощения. «Возможно, я укрываю мошенника, но зато спасаю его душу», — говорит он Ватсону, закрывая дело.