Так как, прежде всего, нужно было найти владельцев квитанций, т. е. тех таинственных бродяг, которые в течение всего марта, апреля и мая так беззастенчиво являлись в контору и увозили товары — Шерлок решил в первые же дни основательно ознакомиться со всеми клоаками города.
Все, конечно, помнят, какие сцены разыгрывались в Одессе в июне 1905 года, и что было особенно характерным в объятом паникой городе.
Бастовавшие рабочие, после столкновения с войсками у завода Гена, останавливали фабрики, типографии, закрывали магазины, за городом останавливали пассажирские поезда и разрушали дорогу.
Разрывались бомбы, ахало в воздухе, наперебой трещали ружейные выстрелы, люди валились, и некому было убирать трупы, а в море, в полной боевой готовности, грозной громадой высился только что пришедший из Тендровского залива броненосец «Князь Потемкин Таврический».
Мирным жителям как будто некуда было деться и, тем не менее, известно, что никогда Одесса не была так бешено и слепо охвачена азартом, как в те страшные дни.
Притоны вырастали и размножались с невероятной быстротой, как поганки после дождя, и никто за ними не следил.
Играли все, начиная с разбогатевших скопидомов-армян ростовщиков и кончая простыми амбалами, спасавшимися от тифлисской резни и искавшими работы в порту.
Ранним утром в разных местах города находили мертвых ограбленных людей, но в общей кровавой сумятице все эти преступления не останавливали внимания и оставались нераскрытыми и ненаказанными.
12-го июня, на Портовой улице, в недавно открытой кофейной, сделавшейся известной портовым завсегдатаям под странной кличкой «Спрут», было особенно людно.
Тому, кто заглянул бы в нее с улицы, представилась бы странная картина: в обширной комнате со стойкой-буфетом было совершенно пусто. Стояли незанятые столики, да за стойкой сидели два гиганта-перса, молчаливые и таинственные, как сфинксы.
Знающие люди входили со двора; здесь с лестницы они попадали в небольшую, темную прихожую, где по случаю ливня висела масса дождевых накидок, и которую также охраняли два рослых перса, и уже оттуда, по внутренней лестнице, могли пройти в громадный, с очень низким потолком полусарай, полузал, где происходила игра.
12-го июня здесь царило небывалое оживление.
Метал Аристид Мавротокис, очень темного происхождения грек, Бог весть какими путями недавно разбогатевший, и его сменял, как банкомет, один из крупнейших игроков, считавшийся в колоссальном выигрыше, комиссионер-армянин Аршак Джабаров, человек с широким и темным, тупым лицом.
Пробивались к столу не только потому, что здесь отвечали на какую угодно ставку, но и прямо из любопытства. Разгорались лица и глаза при виде огромных денег, которыми небрежно перебрасывались два молчаливо игравших человека.
Один здоровенный татарин, в холщовых портах и холщовой расстегнутой на груди рубахе, неподвижно, как очарованный, стоял около и не отводил глаз от стола. Быть может, в первый раз он видел такую груду денег.
Хозяин заведения, молодой армянин Аракел Макданьянц, получавший десять процентов с каждого снятого банка и сам редко принимавший участие в игре, теперь тоже играл. Он сидел около Мавротокиса, насторожившись, гибкий и хищный, как пантера, и изредка что-то отрывисто говорил стоявшей за его стулом девушке-армянке.
В обыкновенное время эта хорошенькая смуглянка, которую звали Урсулой, занимала место в углу зала за особой стойкой, где продавались сласти и прохладительные напитки, и служила главной приманкой заведения.
Макданьянц выдавал ее за сестру, но ее родословной никто серьезно не интересовался. На нее можно было тратиться, но было известно, что ее ни за какие деньги нельзя было купить.
Теперь у нее тоже было бледное и напряженное лицо, и время от времени ее тонкая, обнаженная до локтя рука, украшенная какими-то восточными змеевидными браслетами, тянулась к столу с зажатыми в пальцах деньгами.
Играла ли она за себя или за брата, выигрывала или проигрывала, среди толкотни и шума нельзя было заметить.
Было около десяти часов вечера. Народ прибывал.
Игра была в полном разгаре, и с каждой минутой становилось яснее, что Мавротокис, которому раньше везло, напрягает последние силы.
А перед Джабаровым куча денег все росла и росла.
Теперь Джабаров видел, что Мавротокис при последнем издыхании. Грек хватался за карман, рылся в каких-то бумажных свертках и, совершенно поглощенный игрой, то забывал их на столе, то принимался лихорадочно комкать и совать в огромный, похожий на портфель, бумажник, то снова вышвыривал их с деньгами на стол. Деньги таяли.